— Ну… договаривайся. Принесешь деньги, получишь сотку. Труд ваш, и бабки ваши.
— Без всего не дашь? Деньги после притащу.
— Пошел вон.
— Тогда мигом.
Рыжего не было минут пятнадцать. Я успел перехватить золотую цепочку на пятьдесят граммов армянского плетения, которую ребята несли сдавать в центр базара. Изделие оказалось почти новым, цена подходящая. Наварить можно было рублей триста пятьдесят. Если подвалит нужный клиент, все пятьсот. На душе потеплело, я не стал спорить, когда усатый мент попросил купить бутылку водки. Дежурные, не патрули по периметру рынка, а поддерживающие порядок на участках милиционеры, подъезжали часто, несмотря на то, что знали о нашем отстегивании конторе определенной мзды. Жалобы не помогали. Не успеешь пристроиться за углом с клиентом, как вырисовывалась едва не трескавшаяся от переедания морда в красной фуражке. Надо было или давать знак, что поделишься, или мент брал клиента под белые руки, уводил в ментовку. Там раскручивать намостырились красиво. Валютчик оставался ни с чем.
Из распахнутых ворот выбежал рыжий. Попытался высыпать на руки с килограмм помидор. Огурцы, редиска, другие овощи недавно появились на прилавках. Стоили пока дорого.
— Не надо, — отказался было я. — Могу купить и сам.
— Я понимаю, денег много, — всунул помидоры в сумку торгаш. — Жена прислала. Не парниковые турецкие, свои из — под пленки. Они вкусные.
— Деньги взял?
— Насчет денег…, - начал мяться крестьянин. — Говорит, принесешь сто долларов, получишь расчет. Позыч бумажку, ты меня сто лет знаешь. За пару минут обернусь.
— Забирай помидоры, — уперся я. — Какой дурак доверит сотню баксов хоть трижды знакомому.
— Тогда пойдем со мной. Когда получишь деньги, сто рублей мне.
— Погнали, фирмач, — снисходительно кивнул я. — От работы отрываешь.
Мы влились в поток людей, однообразной массой ползущей во внутрь рынка. За продавцами живой с вяленой рыбой разбежались крытые прилавки, занятые кавказцами с апельсинами, мандаринами, почерневшей хурмой, перекупленными у местных овощами. По другую сторону прохода столы были завалены печеньем с конфетами. Перед центральной улицей с застеленного тряпьем асфальта или с ящиков, картонных коробок, крестьяне торговали первыми помидорами с огурцами. Отиравшийся за спиной рыжий указал на женщину над красной горкой из томатов. Дернув за руку, задрыгал резиновыми сапогами:
— Это жена банкует. Дай сам обменяю. Прошу тебя.
— Зачем это нужно! — не мог врубиться я. — С баксами мы расстаемся, когда получим за них деньги.
— Понимаю, друг. Мне надо. Дай, пожалуйста, минута делов.
Я знал крестьянина, не раз угощавшего яблоками со сливами из своих корзин. Не доверять ему не хотелось. Он подвел к жене, которую видел пару раз. Знакомая, вроде, женщина. Тащит мимо друг друга знающих таких же бедолаг. В голове давно вертелась мысль, что решил предстать перед супругой хозяйчиком рынка. И в то же время здесь что-то было не совсем правильно.
— Не хочешь продавать моей, давай подскочим к фурам с картошкой. Договорюсь даже больше, — продолжал обхаживать рыжий. — Тебе отдам три тысячи, себе заберу, что сверху.
— Где машины? — машинально спросил я.
— Да вот, задами на проход выдвинулись.
Я посмотрел на пару трейлеров, полных насыпанной валом картошки. Народу было меньше, чем в пролете на выход. Подумалось, если что, задавить паршивца не составит труда. Но не оставляла в покое мысль, с какого бодуна поперся навстречу пьяному колхознику. Крыша поехала? Под хмельной гипноз попал?
— Дергай со своими заскоками, — направился было я к себе. — Мне надо крутиться.
— Ну помоги мне, — едва не повис на локте тот. — Ты богатый, что тебе сто долларов. Давай отдам бумажку жене. И похвалюсь, и денег заработаю.
— Затрахал…, - выдергивая из сумки сотку, я всунул ее в руки колхознику. — Вздумаешь обмануть — растерзаю.
— Будет как в аптеке, — сразу успокоился рыжий.