По трамвайным путям направился на автобусную остановку. После окончания работы мы расставались с упоминанием Бога. Столько лет прошло после разграбления и дележа России на демократические куски, а тишь да благодать не наступали. Подрастали новые выродки, убивающие стариков и старух за мелочь в кармане. Про бомжей говорить не стоило.
Закрыв двери квартиры, я прошел на кухню. Разложив перстеньки к перстенькам, цепочки к цепочкам, кулончики с мелочью по разным кучкам, разбросал их по баночкам, залил нашатырным спиртом. Он растворял грязь. После минут пяти отмокания со взбалтыванием, их требовалось промыть в проточной воде. Разглядеть сразу какое нормальное, какое с дефектом, не представлялось возможным. Ломовухи цыганча подкинула, но несколько изделий намекали на ходовой спрос. Я занялся исследованием. Когда оставалось перебрать щепоть, зазвонил звонок над дверью. Лампочку на площадке снова выкрутили. На голос не ответили. Зажав в одной руке дежуривший в прихожей кухонный нож, в другую взял молоток. Резко толкнул дверь плечом. Внешняя, как у всех, распахивалась наружу. И едва не сбил успевшую изогнуться Маринку.
— Озверел? — поправляя прическу, набросилась она. — Чуть половину лица не снес. Мудак.
— Спросил же кто, — развел я руками. — Ты промолчала.
— Сам ты промолчал, идиот. Кричать, что-ли? — Покрутила Маринка пальцем возле виска. — Я помахала рукой. Или хочешь, чтобы соседи сбежались?
Я не стал доказывать, что в глазок была видна только крайняя плоть самого глазка. Маринка сняла туфли, сердито сопя, села в кресло возле стола с печатной машинкой. Бросив на тумбочку подручный инструмент, я покосился в сторону кухни. Дверь с матовым стеклом плотно прижата к лудке. Сегодня у нас с Татьяной выпадал день отдыха. Впрочем, если бы что не так, Маринка все бы поняла. Как сейчас.
— Рассказывай, — облокотился я о край столешницы. — Опять залетела?
— А то не знаешь, — покривилась обиженная на грубую встречу молодая женщина. — Везет, блин. С мужем не хватаю, а с… мужем как чуть, так задержка месячных.
— Ты выскочила замуж? Можно поздравить?
— Ну… с сожителем, какая тебе разница. Все равно задержка.
— Давно бастуешь?
— Недели две. Своему не говорю, подумает, от него. На руках будет носить. А мне лишние хлопоты.
— Может, правда?
— Обалдел! А… не от ветра же. Но второй ребенок, сам понимаешь. С одним справиться не могу.
— Да еще черненький, — ухмыльнулся я.
— Что?
— Это я с собой. Учти, вино за твой счет.
— Видела, как в автобус втаскивались, — ревниво обследовала меня Маринка. Вот женщины, сами направо и налево, а кобелю поссать за углом не дают. — Принесла, в сумке стоит.
— Марочное?
— Три семерки. Хотела «Кокур», он послаще. Но толку нуль. От вермута нутро жаром схватывается. От «Кокура» лишь на горшок тянет.
— По тяжелому?
— По всякому. Что ты сегодня подначиваешь? — всмотрелась Маринка. — Перетрахался? Или старость напирает? Не желаешь помочь, скажи.
— Когда я отказывал. Ты тоже палочка — выручалочка.
— А то! Если никого вокруг, или забухал по черному, дорогу находил, — потеплела глазами любовница. — Помню, тебе под сорок, мне только двадцать, когда подруга свела. Кстати, Анку ты тоже оприходовал.
— Врет, — отнекался я.
— Анка меня не обманывала, как и я ее. Лапшу на уши вешать будешь кому попроще.
— Понял. Пора приступать к работе.
— Воды горячей нет?
— Могу нагреть в чайнике.
— Ладно, тащи бутылку. И любимый сырок. На закусь.