Как Беньямин сообщал Танкмару фон Мюнхгаузену, во время этого двухнедельного пребывания в Париже он только и делал, что сидел и курил трубку â la terrasse
, качая головой над газетами. Но помимо этого, его взгляд был устремлен в будущее, каким бы мрачным оно ни казалось: он объявил Шолему, что в их переписке открывается «новая глава». Кроме того, в отличие от некоторых изгнанников, видевших в нацизме не более чем очередную короткую главу в бурном потоке новейшей германской истории, Беньямин отлично понимал, что он вступает в новую главу и в своей жизни. По этой причине он подал прошение о получении французского carte d’identité и начал осторожно изучать возможности для издания своих работ. Он встретился со своим старым другом времен молодежного движения и Der Anfang Альфредом Куреллой, который в тот момент входил в окружение Брехта; Курелла был включен в редколлегию так и не состоявшегося журнала Krisis und Kritik, а вскоре ему предстояло стать редактором французской коммунистической газеты Monde. И хотя Беньямин в полной мере отдавал себе отчет в том, что бегство из Германии будет иметь катастрофические последствия для его работы, а соответственно, и для его способности зарабатывать на жизнь, ему удалось, несмотря на кризис, на несколько месяцев вперед обеспечить себе небольшой, но постоянный доход: он сдал свою берлинскую квартиру «надежному человеку» по имени фон Шеллер, который в итоге снимал ее до 1938 г. «Посредством сложных договоренностей» Беньямин сумел дополнить этот доход еще несколькими сотнями марок, рассчитывая, что этого ему хватит для нескольких месяцев жизни на Ибице. Наконец, в Берлине у него остались друзья, в первую очередь Гретель Карплус и Танкмар фон Мюнхгаузен, готовые помогать ему в практических вопросах, связанных, в частности, с его квартирой, и распорядиться его бумагами, книгами и прочим имуществом, которое он не забрал с собой.Серьезным источником беспокойства служило то, что Дора и Штефан все еще находились в Берлине. «Все это… было бы переносимо, если бы не нынешнее местонахождение Штефана» (BS, 36). В конце марта Беньямин написал Доре из Парижа, предлагая отправить Штефана в Палестину, где брат Доры Виктор участвовал в основании деревни, но его бывшая жена отвергла это предложение, не желая расставаться с сыном. В апреле Дора потеряла работу, после чего они вместе с 15-летним Штефаном начали учить итальянский в надежде найти безопасное пристанище на юге. Впоследствии осенью 1934 г. Дора купила и начала содержать пансион в Сан-Ремо, курортном городке на Лигурийском море в Северо-Западной Италии, откуда сразу же отправила Беньямину искреннее приглашение приехать и стать ее гостем – что он и сделал[349]
. В течение года, прожитого в нацистской Германии, Дора тщетно пыталась найти для своего бывшего мужа издателей. Штефан, считавший себя человеком строго левых взглядов, пробыл в Германии до лета 1935 г., посещая гимназию и пытаясь вести какое-то подобие нормальной подростковой жизни. В сентябре того же года он воссоединился с матерью в Сан-Ремо, поступив там в местный лицей, а впоследствии продолжив обучение в Вене (где жили родители Доры) и в Лондоне. Дора предоставила ему полную свободу во всем, что касалось его жизни, объясняя это его отцу тем, что «он очень рассудителен».