Ванечка и цветы чертополоха

И вдруг, ненароком, в продолжение утешения, совершил немыслимый поступок — потянул вниз за волосы, вынуждая поднять припухшее лицо, и поцеловал в губы. Будто молния прошила всё её тело. Колени подогнулись, и она упала бы, если бы не его крепкие руки. Поцелуй парализовал женщину — волю, мысли, тело. Она ощущала только невыносимую пьянящую тягу к нему, страшную необъяснимую потребность.

Он отстранился от неё, удерживая в руках, и потрясённо уставился ей в глаза помутившимся взглядом. Губы его остались разомкнутыми, между ними прорывалось горячее дыхание. Он увидел в её лице, словно в зеркале, такое же безумное неподконтрольное чувство невероятной силы. Оно, увиденное, отражённое в её глазах, словно швырнуло его опять к ней, вынудило его с невыносимой жаждой припасть снова к губам, заставило его руки грубо и одновременно чувственно шарить по её телу, обжигать, ранить. Взаимность, немощность Марьи сыграли решающую роль.

Тимофею тоже понадобилась опора, поэтому он сделал несколько нетвёрдых шагов, ведя Марью Антоновну к стене, пока не припечатал своим телом. Его пальцы нырнули в её волосы, нос втягивал пленительный запах, дерябая щека приникла к виску.

— Маша, Машенька, — хрипло вырвались слова, — я всё исправлю. Машка.

Она шумно дышала, задыхалась от сковавших чувств. И тело её отзывалось на его прикосновения до каждой мельчайшей клеточки. Так не бывает! Так не должно быть! Но было так. И она была бессильна.

Рука его посмела проникнуть под подол платья и обнаружить там полную готовность и безотказность. Что она с ним делает? Что он делает с нею? Что они друг с другом сделали? Столько лет потеряно, столько возможностей упущено. А над ними всё это время тяготел злой рок, тогда как они могли быть вместе, они нуждались друг в друге.

Он приподнял её, чтобы перенести и посадить на тот самый, небольшой обеденный стол, что под часами с кукушкой. Уронил стул и оттолкнул его в сторону ногой, уложил осторожно женщину спиной на неудобное, жёсткое и непредназначенное для этого ложе. Он боялся закрыть глаза. Ему нужны были все органы восприятия, чтобы поверить в происходящее, чтобы не упустить ни малейшего движения, ни самого крошечного впечатления.

Рука по-хозяйски смяла подол, избавила тела от остальных досадных преград. Сколько лет здесь не ступала мужская плоть? Он поднял, согнув в коленях, её полные ноги и, не спеша, удерживая их, аккумулируя страсть внутри себя, проник в неё. Грудь её разорвал стон. Он почувствовал тесноту ещё большую, чем в молодой невинной девчонке. Вот уж кто действительно невинен! Он замер, пожирая расплавленными страстью глазами её лицо, нависая над ней.

Ей захотелось избавиться от его горячечного, совершенно невыносимого взгляда. Она отвернула голову в сторону края стола, но, почувствовав, что этого недостаточно, отгородилась от мужчины руками. Если бы ему нужно было удовлетворить похоть, он бы и не обратил на это внимания. Но он сливался с этой женщиной всем существом. Сбывалось его давнее, заветное, глубоко загнанное желание. И он нуждался, чтобы она смотрела ему прямо в глаза. Он убрал её руки с лица и, выждав немного, наблюдая за тем, как она всё-таки пытается убежать от него взглядом и даже возвращает ладони обратно на лицо, сковал их под грудью одной рукой и медленно начал движение. Тогда она уставилась ему в лицо и больше не пряталась. Он освободил руки, и они покорно легли где-то около туловища. Он держался в одном темпе довольно-таки долго, но, уловив в её взгляде голодную требовательность, начал ускоряться и проникать всё глубже. Она дышала часто и шумно, губы разомкнулись, глаза налились, как спелые вишни. Из мужчины начали вырываться, нет, не стоны, а хрипы. Женщина молчала, но рука её метнулась ко рту, и она принялась, изнемогая, кусать пальцы. Тогда он заменил руку своей, чувствуя мягкий влажный язык. Она укусила его больно, и тело её запульсировало под ним. Он при этом чуть не потерял её взгляд. Глаза его сами закрывались, но он усилием воли держал их открытыми, чтобы видеть её лицо, пока она содрогается, видеть, как заламываются её руки, не зная куда себя деть. Из груди её вырвался протяжный стон. И в это время голова его запрокинулась назад, и он с наслаждением почувствовал, как его семя переходит в её лоно.

— Марья! — сорвалось с губ.

Ответом ему был повторный стон.

Он ещё три раза проник глубоко-глубоко в неё и упал головой ей на грудь, и замер так. Ему казалось, что его уже нет на свете, что он — это только биение её сердца. Когда через минуты три он зашевелился, возвращаясь, почувствовал, как её руки, безвольно лежавшие на его спине, — когда они успели там очутиться? — сползли. Он выпрямился. Когда освобождал её, их дыхание соединилось в единый шумный вдох. Тимофей вернул свою и её одежду на место. Он бережно взял её на руки и осторожно перенёс в другую комнату на застеленную покрывалом кровать, а сам растянулся возле неё на боку. Подложил под её ягодицы бедро, уткнулся носом в её висок, постепенно возвращаясь в своё человеческое я.