Ваша С.К.

       Пустить красного петуха — поджечь дом, так в народе говорят. Пустить красного дракона — на судьбу погадать, так говорила ветряная ведьма Туули. Однако княжна сызмальства знала, что и птица, и ящер, оба огнём были. Настоящим. А с огнем играть опасно, но еще опаснее мешать гаданию. Совладать с разбушевавшимся драконом под силу только самой Туули. Сердце Светланы неистово билось, и пусть она отступила почти к самой двери, глаза ее расширились, как бывало в детстве. Не до гаданий девочке было, просто любила Светлана смотреть, как из клубов дыма вылезает огненная голова и идёт туда, куда ведут ее старушечьи руки, то вверх, то вниз, то в стороны разные, а то и вперед, прямо к Светлане. Та аж жар чувствует, но рукой не прикроется — нельзя. Должен огненный огонь всю ее облобызать, заглянуть в душу, пройти сквозь тело и выступить на коже крупными каплями росы. И исчезал дракон так же быстро, как появлялся.

       Нынче же Светлана вела себя как плохая женушка — простоволосая, без платочка, босая жалась она к стенам землянки. Отругала ее бабка так, что хуже некуда. Потому без зазрения совести задрала княжна рубаху, под которую забыла впопыхах сорочку поддеть, и утерла раскрасневшееся лицо. А когда обернулась к ней ведьма, внучка уже подол расправила и руки перед собой в замок сомкнула, как должно.

       — Уходи, — шикнула на нее бабка. — Чтобы духу твоего здесь не было!

       Зажмурилась Светлана — глаза щипало от едкого дыма.

       — А что дракон сказал?

       — А то, что знать тебе не надобно. Вон ступай…

       — Ухожу, ухожу, бабушка… Только как…

       Глянула Туули на босые ноги и туфли, которые внучка в руках держала, прошла сквозь зыбкие клубы дыма в угол и вернулась с мешочком.

       — Пошла вон…

       Уже не в приказном тоне сказала, но по-прежнему тихо. Поклонилась Светлана старухе в пояс и скрылась за тяжелой дверью. Даже отошла шагов на десять, прежде чем на пенек присесть, чтобы к ногам лопухи с мазью приложить. Закрутили ноги, точно портянкой, и туфли натянула, подвязав их на манер лаптей вытащенной из волос лентой. Потом вздохнула тяжелешенько и поплелась к дому — торопиться некуда, там ее до заката никто не ждет, а в лесу ждут в любое время дня и ночи, да не велено князем к омутам близко подходить. Не велено, а хочется, только ослушаться при госте нельзя — княгиня научила мужа чтить этикет и дочь достойно воспитала, а что до русалок — так ненавидела их барыня лютой ненавистью и дня три, по возвращении с дачи, не допускала с князем встреч в одних комнатах: все ей рыбой воняло… Впрочем, и князь не особо искал тогда с женой встреч. Недружно жили родители, ох недружно — и отсутствие семейной идиллии в Фонтанном доме куда больше отвращало юную княжну от замужества, чем все причитания Туули вместе взятые.

       Светлана шла то быстро, то медленно. Ноги не болели, но шелковые ленты не держали лопухи и постоянно скатывались по ноге гармошкой. Светлана поправляла их и шла дальше, прислушиваясь и оглядываясь, не бегут ли за ней волки. Нет, бросили ее — позабыли и княжеский, и графский наказ. Но в лесу светло и приятно — некого бояться, да и лес всяко безопаснее гранитных мостовых Петербурга будет даже ночью.

       И все же Светлана с облегчением вздохнула, когда опустилась на скамейку возле дома и сняла с ног лопухи — ножки, как у младенца, чудо мазь у Туули, чудо… Пусть и с Сашенькой бабка чудо сотворит, не виноват он, что юродивый…

       Огляделась Светлана — странно пусто вокруг, куры не кудахчут, петух не поет. Походила княжна вдоль лавки и тихо свистнула — никто не отозвался. Задумалась — куда делась Аксинья? Она мала для любовных игр, пусть и в прабабушки княжне годится. Всегда в крапиве дожидалась возвращения сестриц. Позвала княжна русалочку по имени — снова тишина. В прятки играть удумала. Заглянула тогда Светлана в сени, схватила грабли, завалив все вилы, выругалась в голос, как дворник дядя Ваня бывало на хулиганистых мальчишек, и вернулась во двор, чтобы в крапиве пошарить: не нашла русалочку, зато вытащила граблями петуха. Дохлого. С болтающейся шеей.

       — Вот те раз…

       Оглянулась Светлана — пусто. Как-то нехорошо ей сделалось, передернула она плечами, но все же донесла петуха на граблях до скамейки, там и оставила. А грабли в сени вернула и тихо поблагодарила хозяина за них и извинилась за шум.

       — Так не спят они, — высунулся из соломы длинный нос Кикиморки, а потом и вся она вылезла, отряхнулась, одернула на тощем теле сарафанчик и прошастала вниз на своих куриных ногах. — Петуха Аксинья-злодейка придушила, вот и не спят… Без петушиного крика утро у них не наступает, видать…

       Нос вздернула и стала тыкать им в рубаху княжны, и только тогда Светлана увидела, что от носа нить тянется прямо к веретену, которое неустанно крутила в руке Кикиморка.

       — Не спят днем. Значится, ночью спать будут, а мне снова к прялке не подойти…

       — Да кто не спит-то?! — топнула обутой ногой княжна.

       — Да басурманин ваш и не спит! — Нос у Кикиморки от волнения надвое разошелся, точно клюв у цапли. — Чтоб ему еще раз в сундук свалиться!

       — Граф? Здесь?

       — Здесь…