Ваша С.К.

       Это ответили уже из-за стенки, и Светлана так вздрогнула, что аж подпрыгнула. Потом сделала несмелый шаг к двери, но наступила на куриную лапку — Кикиморка между ней и светелкой встала, намертво…

       — Голодные они…

       — И что?

       — А то, — буркнула Кикиморка.

       И принялась вдруг круги вокруг княжны наматывать, и все сильнее и сильнее затягивалась у Светланы талия, что кругу на десятом она уже и вздохнуть не могла.

       — Помилуй! — взмолилась княжна.

       — И не подумаю… Распоясанная ходишь тут, тень на плетень наводишь…

       — Куда и что я навожу? — рассмеялась княжна звонко. — Снова ты все попутала, Кикиморка!

       — И не попутала, это ты попутать меня хочешь… Куды пошла?

       А Светлана идти никуда и не могла — крепко примотана была к веретену Кикиморки.

       — Пусти!

       — И не подумаю… Куды собралась, спрашиваю?

       Светлана зло сощурила глаза:

       — Ты плохая хозяйка тут, а я хорошей буду. За петухом пошла. Что добру пропадать, а злу голодать?

       — Светлана, я сегодня очень добрый… — снова послышался из-за двери голос графа фон Крока.

       — Вот вы-то точно, граф, вздор городите! — рассмеялась княжна. — Вам никак по табелю о рангах добрым быть не положено. Да пусти ты, злыдня! Сейчас на вилы тебя посажу!

       И снова в сенях все повалилось, и снова раздался за дверью голос графа:

       — А вам, Светлана, самой добротой быть положено…

       — А я когда голодная, всегда злая, — проговорила княжна, вырывая из рук Кикиморки веретено. — А каша моя в печи, а у печи вы, а во рту у вас кровавой росинки еще не было…

       Она заткнула веретено за пояс, который накрутила ей Кикиморка, и, вернув вилы на крюк, пошла во двор. Кикиморка следом выскочила.

       — Ручки белые марать не будешь, красавица? — ехидно проворчала она, когда княжна остановилась над мертвым петухом.

       — Не буду, — гордо выдала она. — Твои-то на что будут? И знаю, все равно за мной пойдешь…

       — За тобой не пойду, за веретеном своим пойду, родимым, — закудахтала Кикиморка, хватая петуха под мышку.

       Светлана потащила ее в сени, дверь плотно прикрыла и постучалась к графу.

       — Открывайте, не бойтесь, — шепнула она, хотя следовало сказать «не бойся» да про себя, а то сердце так в горле стучало, аж под самым подбородком, что не ровен час зубы в разные стороны полетят.

       — Да как же я открою, коль я узником тут, а не гостем гощу.

       Светлана рванула дверь на себя, потом одумалась и толкнула, даже плечом налегла. Знала, что замка нет.

       — Кто держит ее? — выкрикнула княжна звонко.

       — Я и держу, — пробасил, кряхтя, Домовой. — Жду как снова свиньей ругаться станешь.

       — Не дождешься! А-ну открывай, что тебе говорят! А то… — Светлана выхватила из-за пояса веретено. — Веретено переломлю…

       — Ой, горе мне, горе! — упала перед ней на колени Кикиморка, а Светлана на всякий случай ещё выше руки подняла. — Горе мне, горе…

       — Не мычи коровой! Вели муженьку своему отпустить дверь!

       — Да как же это можно?! — Кикиморка выронила петуха и теперь обеими руками цеплялась за подол княжны, а та аж на цыпочки поднялась, чтобы еще выше стать. — Где это видано, чтобы жена мужем помыкала…

       — У нас в дому видано! — отрезала княжна. — Сказала, что переломлю, значит, переломлю. Ну…

       Но Кикиморка только узким длинным носом между половиц попала и голову руками прикрыла, и до княжны сразу же донеслись ее всхлипывания — тихие, что мышиный писк.

       — Фу ты пропасть, аж тошно! Получай свое веретенко обратно, — Светлана хотела бросить его на пол, а оно повисло на нитке, не коснувшись половиц. — Что валяешься, курья твоя нога! Режь нить, говорю, а то не увидишь веретена — в колодец брошу. А ты отпирай, а то… — Светлана постучала по двери кулаком. — Дворового позову… Самовар ставь!

       — Фу ты, ну ты…

       Зашуршал старик одежами, и дверь скрипнула. Светлана вошла с поклоном и сразу к графу, а тот отступил от нее, отпрыгнул аж под самый красный угол.

       — Грозная вы княжна, — проговорил он, делая шаг вперед, чтобы присесть на лавку, куда она его по приезду усадила.

       Ставни снаружи закрыты — а она и не заметила. Светлячки над черепом нимбом светятся. Темновато, но разглядеть можно. Хотя и нечего разглядывать — все, кажется, в полном порядке на своих законных местах. Кроме самого графа — рубаху банную скинул. Снова сорочку надел и камзол на плечи накинул.

       — Ой, батюшки! — ахнула княжна и рот прикрыла, а граф с лавки вскочил и озираться принялся, ища, что могло княжну напугать. — Я у бабки плащ ваш забыла, вот балда так балда… И фуфайку Бабайкину тоже… Но я живо назад сбегаю…

       — Да куда ж вы все бежите, милая княжна? То ко мне, то от меня… — граф тяжело опустился на скамью. — Да пропади пропадом этот плащ! Вы же голодны… Из-за меня…

       — И вы, как вижу, тоже… Из-за меня, — Светлана на шаг дальше отступила и напустилась на Кикиморку, чтобы поторапливалась.

       Та шасть к печи за занавеску, схватила нож и раз, голова птицы долой и потекло что-то на дно кружки.

       — Да что ж вы так на меня смотрите, граф? — княжна отвернулась и тут же услышала тяжелый вздох трансильванского гостя. — Что такое?

       Она обернулась и смотрела уже лукаво…