Василий Темный

Зима в тот год выдалась не затяжная, хотя с морозами и снегами. Уехал князь с несколькими боярами и гриднями, а Гавря по-прежнему жил в гриднице, сделался молчаливым, на вопрос, отчего в свой дом не вселяется, только и ответил:

– Успеется!..

Больше месяца не возвращался Борис Александрович. Вернулся довольный: двух медведей подняли гридни, оленя завалили, вепря с лежки согнали. Едва двумя розвальнями мороженые туши в Тверь привезли.

Псари увели свору собак.

Отряхнув иней о ресниц, усов и бороды, Борис соскочил с коня.

В бобровой шубе поверх охотничьего кафтана, поправив шапку соболиную и поднимаясь по ступеням, говорил дворецкому:

– Вели, боярин Семен, баню истопить. В дымных избах ночевали…

По случаю удачной охоты тверской князь давал пир для дружины и бояр. Широко гуляли во дворце, шумно, весело.

В самый разгар застолья сидевший в торце стола Борис поднялся. Затихли все. А князь обвел сидевших за столами, сказал чуть приглушенным голосом:

– Бояре тверские, дружина моя верная, в делах изведанная. Не один раз я отличал лучших из вас. Сегодня я назову тех, кому вотчины выделяю. И так будет всегда, ибо вы опора моя…

В тот день князь Борис выделил землю и молодому оружничему. Леса и пашни достались Гавре на Волоке Ламском по границе с Московским княжеством.

Доволен Гавря, отныне он вотчинник, к боярам приблизился.

* * *

Князь Борис Александрович и не заметил, как весна пришла. Будто вчера морозы стояли, а тут вдруг враз оттепель, с крыш закапало, а вслед за капелью снег начало плющить и из-под сугробов потекли ручьи.

Затрещал лед на Волге и ее притоках, пришел в движение и на глазах высыпавшего люда кололся, наползал льдина на льдину, чтобы в день-другой Волга поплыла шугой, салом.

Поутру, к удивлению, увидел Борис Александрович, как почки на деревьях распустились, зазеленели. А ведь вчера еще едва набухли. Весна в права свои вступала.

Вышел князь на крыльцо, велел Гавре лошадь подать. Сытый, застоявшийся конь рвался из рук оружничего, косил глазами.

Гавря придержал стремя. Борис вскочил в седло, сдерживая повод, выехал из Кремника. Оружничий тронулся вслед.

Гавря молчал, ждал, о чем князь говорить будет. А тот о своем думал.

Сырой весенний ветер развевал Борису корзно, ерошил открытые волосы. Князь чуть попустил повод. Конь взял в рысь, бежал, разбрасывая комья грязи и снега. Оружничий не отставал, только и подумал: куда князь направляется?

А он остановил коня у самого леса, сошел с седла, подал Гавре повод.

– Прими.

И отправился в лес.

Шел князь, о чем его мысли, он и сам не знал. Так, вразброд петляют. Всматривался. Деревья вот-вот оденутся в зелень. Остановился, увидев первый пробившийся подснежник. Улыбнулся в бороду, вспомнив, как мальчишкой, княжичем, собирал эти ранние цветы.

Из леса выбрался, и уже на коня взобравшись, сказал:

– Надобно на пасеку съездить, старого бортника Матвея проведать. Поди, облет ранним будет. Как мыслишь, Гавря, рад будет Матвей гостям нежданным?

Оружничий плечами пожал:

– У пасечников в такую пору забот, княже, и без нас достаточно. Вон колоды выставить, да почистить от зимовки.

Князь сказал с насмешкой:

– Ты, оружничий, навроде сам бортями занимался. А может, кто в роду твоем водил?

Но ответа от Гаври не дождался, тронул коня.

* * *

У дворецкого тверского князя гость. Да не один, с дочерью, девицей на выданье.

Скрипучий рыдван, впряженный цугом, проколесил по двору, остановился у крыльца. Первым с помощью дворовых вылез боярин Всеволжский, а за ним легко выскочила Алена и сразу же угодила в руки дяде, видевшему ее еще в запамятные времена.

– Боже, Боже, и это та самая младеница, какую я держал у купели? Вся в мать, вся в мать, раскрасавица.

И тут же повернулся к жене, топтавшейся чуть поодаль.

– Антонидушка, веди племянницу на свою половину, потчуй. А нам с боярином Иваном пусть в трапезной подадут. Поди, у нас есть о чем говорить. Сколько же это лет не виделись? А может, Иван Дмитриевич, в баньку попервах?

– Да нет, Семен, баня в другорядь…

В трапезной засиделись один на один, свечу трижды меняла девка-холопка. Всеволжский слезно жаловался на вдовствующую великую княгиню Софью Витовтовну.

Дворецкий насупился:

– Ох, боярин Иван Дмитриевич, благодеяние наказуемо. Аль позабыла Софья Витовтовна?.. А жениха Алене нашей сыщем.

И вдруг откинулся на лавке, посмотрел на Всеволжского:

– А что, боярин, есть тут у меня хоть и не из именитых, а в любимцах у великого князя ходит. И пригож, и молод. Землями наделен, и дом ему срубили. Коли приглянется племяннице моей, сыщу ей жениха, засватаем. Не пожалеет!

Глава 22

По теплу Борис вернулся к своей задумке, послать водой охотников к Нижнему Новгороду, чтоб проучили казанцев, от набегов отвадили.

Выкатили корабельные мастера ладьи на берег, принялись чинить их, конопатить, к дальней дороге готовить.

За всем, как и в прошлый раз, воевода Репнин доглядывал. Охочие люди со всей земли тверской сходились удачи попытать. По всему берегу шатры ставили, землянки рыли.

Гавря к охочему люду приглядывался, долго не решался к князю Борису подступить, пока, наконец, улучив время, сказал: