Читаем Василий Темный полностью

Опустив ноги на шерстяной ковер, Борис подошел к зарешеченному оконцу. На сером небе высилась громада собора. Храм, помнивший тех, кто первыми начинали борьбу, кого разум свободы поднимал на сопротивление ордынцам: князья тверские Александр, Михаил. А Дмитрий, князь Донской, это уже позже…

Отошел Борис от оконца, снова улегся. Долго лежал, пока не сморил утренний сон.

* * *

Незаметно миновала осень. Она была сухой, и дожди выпадали редкие. Поэтому снег лег на сухую землю.

Давно уже топили в избах печи, в княжьих хоромах жгли березовые дрова, и их дух поплыл по палатам.

Бояре приезжали на Думу в шубах дорогого меха, в шапках высоких, горлатных, на ногах сапоги валяные, битые своими дворовыми постовалами.

Тверь легла под снежными завалами, и только сизые дымы стояли над городом.

Едва начались морозы и стали подо льдом реки, князь Борис велел готовить карету для поездки в Кашин. На Думе так и объявил:

– Отъеду к князю Андрею Кашинскому.

Выехал по безветренной погоде. Блестели на солнце снега, а далеко, ровно зубья пилы, темнели леса.

Дворецкий велел надвинуть кожаный верх кареты, и в санях стало пасмурно. Князь смежил веки, забылся во сне. Сделалось прохладно.

Дворецкий распорядился, и в карете зажгли угли, приятное тепло разлилось по саням.

Борис угрелся, задремал. Ему почудилось далекое детство и мать. Она пела колыбельную песню, но когда Борис открыл глаза, он понял, то разыгрывается пурга. Она ярилась, забирала всю округу в снежную пелену. Боярин Семен велел остановиться в первом же селе, у бревенчатой церквушки.

Князь отогревался в избе приходского священника, старого, белого как лунь, отца Савватия.

Священник усадил князя Бориса за грубо сколоченный стол, выставил черепок квашеной капусты, сдобренной кольцами лука, положил кусок ржаного хлеба.

Угощайся, княже, погода вишь как разобралась, дай Бог, к утру уняться. Борис уперся грудью в столешницу, прогнал непрошеный сон, спросил:

– Давно ли службу в этом приходе правишь, владыка?

Дождавшись ответа, сказал:

– А не забыл ли, отец, как два лета назад я у тя в церкви стоял?

– Как забыть? Ты тогда, княже, проездом был, и я твое щедрое подношение запомнил.

– В тот раз не успел спросить тя, откуда ты, Савватий, в этот приход явился?

– С моря Белого, княже, с Поморья студеного. Там и постриг принял. А ты небось в Кашин путь держишь, в удел князя Андрея. Однако не торопись, ночами у нас дорога опасная, волки стаями гуляют. А с тобой воинов мало. Вон я те тулуп разбросал. Поспишь, а поутру молочка козьего попьешь и в дальнейший путь.

Савватий через стол перегнулся:

–: Ты, княже, по весне к нам заверни. Смерды наши лен сеют, вот и полюбуешься красотой нашей синеокой. Князь Андрей холстинами оброк берет, а подчас и девками не брезгует, – и Савватий укоризненно покачал головой. – Греховный-то князь наш удельный. Да Бог ему судья.

Глава 18

Сырое, холодное дыхание тающего снега не давало покоя Борису. Пробудится и слушает, как журчит, убегая к Волге, ручей, сползает с крыши мокрый пласт, плюхается на землю…

Беспокойно тверскому князю, редкие дни спокойные. И все жди, какая орда первой навалится на Русь, та, что с востока, или та, что с запада?

С востока татаро-монгольские конные полчища. Разделенные опытной рукой великого полководца на десятки, сотни, тысячи и тьмы, они, подобно саранче, уничтожая все живое по пути, пройдут многими землями, и их черный след еще не один век останется на Руси.

А может, не с востока угроза Руси, а с запада? С запада двинется железное чудище, и закабалит оно многие встречные народы на многие лета, как держат сегодня в повиновении не одно восточное славянорусское княжество. Уйдет Литва, останутся дымы пожарищ да пепел заместо деревень…

Такие мысли давно уже тревожат тверского князя. И они не беспочвенны. Со времен Витовта не один великий князь правил, не один король. И города, и княжества как захватила Литва и Речь Посполитая, так и остались за ними.

Развернув на столе пергаментный свиток-карту, невесть как попавшую в Тверь, с каким гостем торговым, никто не мог сказать, князь Борис разглядывал княжества, захваченные княжеством Литовским и Речью Посполитой. Вот и сегодня они крепко держат города славянские, русские. А те вольные, окраинные республики, Новгородская и Псковская, от воли вечевой зависят. Прокричит вече «хотим под литовского князя», либо «быть с Речью Посполитой», и быть посему.

Задумался Борис, как всему этому противостоять? Недруги у Руси сильные, им раздоры среди князей в радость. Коли же княжества объединятся, тогда и сопротивляться вражеским полчищам возможно, вон как Дмитрий, князь Донской, орду Мамая побил.

Прищурившись, тверской князь внимательно смотрит на карту: вот княжества Ярославское, Ростовское, Суздальское, а вот Владимирское, Переяславское, Муромское. А сколько их малых уделов: Кашинск, Звенигородск и иные. Объединить бы их, какая сила поднялась бы на Руси.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторического романа

Геворг Марзпетуни
Геворг Марзпетуни

Роман описывает события периода IX–X вв., когда разгоралась борьба между Арабским халифатом и Византийской империей. Положение Армении оказалось особенно тяжелым, она оказалась раздробленной на отдельные феодальные княжества. Тема романа — освобождение Армении и армянского народа от арабского ига — основана на подлинных событиях истории. Действительно, Ашот II Багратуни, прозванный Железным, вел совместно с патриотами-феодалами ожесточенную борьбу против арабских войск. Ашот, как свидетельствуют источники, был мужественным борцом и бесстрашным воином. Личным примером вдохновлял он своих соратников на победы. Популярность его в народных массах была велика. Мурацан сумел подчеркнуть передовую роль Ашота как объединителя Армении — писатель хорошо понимал, что идея объединения страны, хотя бы и при монархическом управлении, для того периода была более передовой, чем идея сохранения раздробленного феодального государства. В противовес армянской буржуазно-националистической традиции в историографии, которая целиком идеализировала Ашота, Мурацан критически подошел к личности армянского царя. Автор в характеристике своих героев далек от реакционно-романтической идеализации. Так, например, не щадит он католикоса Иоанна, крупного иерарха и историка, показывая его трусость и политическую несостоятельность. Благородный патриотизм и демократизм, горячая любовь к народу дали возможность Мурацану создать исторический роман об одной из героических страниц борьбы армянского народа за освобождение от чужеземного ига.

Григор Тер-Ованисян , Мурацан

Исторические любовные романы / Проза / Историческая проза
Братья Ждер
Братья Ждер

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

Михаил Садовяну

Приключения / Исторические приключения / Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза