Василий Тёркин

- Правильно, Антон Пантелеич, правильно. Идея богатая, только надо ее позолотить господам компанейцам, чтобы не сразу огорошить непроизводительным расходом... Я вам, так и быть, признаюсь: хочется мне больно за собой усадьбу с парком оставить, войти с компанией в особое соглашение.

- И того лучше! Вы не зароете таланта своего!.. А какое бы житье по летам... Особливо если б Бог благословил семьей... Ведь от вас - ух, какие пойдут... битки!

- Битки!.. И вы это слово знаете! Меня так в гимназии звали.

- Помяните мое слово... битки пойдут.

Оба рассмеялись и разом поднялись.

- А теперь чайку - да и в лес! - скомандовал Теркин.

XXIII

В комнате Марфы Захаровны угощение шло обычным порядком. К обеду покупщик не приехал, а обед был заказан особенный. Иван Захарыч и Павла Захаровна волновались. Неспокойно себя чувствовал и Первач, и у всех явилось сомнение: не проехал ли Теркин прямо в город. Целый день в два приема осматривал он с своим "приказчиком" дальний край лесной дачи, утром уехали спозаранку и после завтрака тоже исчезли, не взяв с собою таксатора.

И в Саню забрело беспокойство. Она принарядилась особенно и ждала нового разговора с Теркиным. Первач сидел с ней рядом и хотел было начать прежний маневр; она отставила ногу и сейчас же отвернула голову в другую сторону. К концу обеда, когда пошли тревожные разговоры насчет леса и Первач начал делать намеки на то, что Теркин хочет "перетонить" и надо иметь с ним "ухо востро", ей сначала стало обидно за Василия Иваныча, потом она и сама подумала: "Кто его знает, может, он только прикидывается таким добрым и сердечным, а проведет кого угодно, даже Николая Никанорыча, не то что ее, дурочку".

И у тетки Марфы она стала с Первачом ласковее, позволила пожать себе руку под краем стола, много ела лакомств и чокалась с ним уже два раза наливкой.

- Марфа Захаровна! - окликнул Первач толстуху, сидевшую на диване, с соловеющими глазами и с папиросой, - она иногда курила. - А ведь Александре Ивановне взгрустнулось за обедом; господина Теркина поджидала.

И он подмигнул в сторону Сани. Та зарделась и нахмурила брови.

- Ничуть, ничуть!

- Да я вам говорю, что да.

- А я вам говорю, что нет.

Саня ударила даже кулачком по краю стола.

- Ну, чего вы спорите, дети! - остановила их тетка. - Милые бранятся - только тешатся!.. Саня, кушай наливку! Хочешь еще полрюмочки?

- Тетя... дайте мне покурить.

- Захотелось?

- Забыть свое горе желает, - ввернул Первач.

- Ах, какой вы гадкий... Хотела выпить за ваше здоровье и не выпью...

- Ну, ну, чокнитесь! - подсказала тетка.

Саня и Первач чокнулись. Она, с надутыми еще губками, улыбалась ему глазами и потянула из рюмки густую темно-красную вишневку.

- Спойте "Пловцов"! - пристала Марфа Захаровна.

- Ах, тетя, все "Пловцов"?.. Что-нибудь другое. Это старина такая!

- Нужды нет!.. Какие стихи!..

Река шумит,

Река ревет...

- Извольте петь! - скомандовал Первач.

Марфа Захаровна взяла гитару, и они запели втроем.

- Ах!..

Саня ахнула и вскочила с места.

Вошел Теркин. Он остановился в дверях и развел руками.

- Веселая компания! Желаю доброго здоровья.

- Василий Иваныч! Какая неожиданность!

Первач шумно отодвинул свое кресло и подбежал к нему. Марфа Захаровна начала застегивать верхние пуговки капота.

- Извините, пожалуйста! - залепетала она. - Мы по-домашнему.

- Пожалуйста, не стесняйтесь!.. Позвольте мне присесть, вот к Александре Ивановне.

Он казался очень возбужденным, и тон его ободрил и толстуху, и таксатора. Саня протягивала ему руку, все еще не овладев своим смущением. Ей вдруг стало совестно рюмки с наливкой, стоявшей перед ее местом. Она посторонилась. Теркин поставил стул между нею и Первачом.

- Марфа Захаровна! - весело окликнул он. - Вы и на гитаре изволите? Я тоже...

- Скажите, пожалуйста! Как это приятно! Но позвольте, не угодно ли вам... чего-нибудь? Или вы еще не кушали? Так я сейчас распоряжусь.

- Благодарю... Мы с Хрящевым попали к пчелинцу... И закусили там. Папушник нашелся... и медом он нас угостил... Но рюмку наливочки позвольте.

Все засуетились. Принесли рюмок и еще бутылку наливки сливянки. Теркин попросил гитару у Марфы Захаровны, заново настроил ее, начал расспрашивать, какие они поют романсы.

Тетка, с пылающими щеками, захмелевшим взглядом широко разрезанных глаз, улыбалась Теркину и через стол чокалась с ним.

- У Санечки голосок хороший, - говорила она сладко и замедленным звуком, - только она сейчас и застыдится.

- Хотите дуэт? - спросил он Саню.

- Да я, право, ничего не пою.

- Выдумывает. И у Николая Никанорыча приятный голос.

- Тогда лучше уж хором!

- Вот не знаете... чудесный романс, хоть и старинный... "Река шумит"?

- Ах, тетя! Все то же! - вскричала Саня.

- Отчего же не это? - спросил Теркин.

- Видишь! Видишь!

Марфа Захаровна разом задвигалась на своем диване, и пуговки капота опять стали расстегиваться.

Гитара загудела под пальцами Теркина. Он наклонился к Сане и тихо сказал ей:

- Что же вам со мной дичиться, Александра Ивановна? Я ведь ваш друг?.. Да?..

- Да... - выговорила Саня и больше ничего не могла сказать.