А тем часом издале́ка, Глухо, как из-под земли, Ровный, дружный, тяжкий рокот Надвигался, рос. С востока Танки шли.Низкогрудый, плоскодонный, Отягченный сам собой.С пушкой, в душу наведенной, Страшен танк, идущий в бой!А за грохотом и громом, За броней стальной сидят, По местам сидят, как дома, Трое-четверо знакомых Наших стриженых ребят.И пускай в бою впервые, Но ребята — свет пройди.Ловят в щели смотровые Кромку поля впереди.Видят — вздыбился разбитый, Развороченный накат.Крепко бито. Цель накрыта. Ну, а вдруг как там сидят?Может быть, притих до срокаУ орудия расчет?Развернись машина боком — Бронебойным припечет.Или немец с автоматом, Лезть наружу не дурак, Там следит за нашим братом, Выжидает. Как не так!Двое вслед за командиром Вниз — с гранатой — вдоль стены. Тишина. Углы темны…— Хлопцы, занята квартира, — Слышат вдруг из глубины.Не обман, не вражьи шутки, Голос правдашный, родной: — Пособите. Вот уж сутки Точка данная за мной…В темноте, в углу каморки, На полу боец в крови.Кто такой? Но смолкнул Тёркин, Как там хочешь, так зови.Он лежит с лицом землистым, Не моргнет, хоть глаз коли.В самый срок его танкисты Подобрали, повезли.Шла машина в снежной дымке, Ехал Тёркин без дорог.И держал его в обнимку Хлопец — башенный стрелок.Укрывал своей одёжей, Грел дыханьем. Не беда, Что в глаза его, быть может, Не увидит никогда…Свет пройди, — нигде не сыщешь, Не случалось видеть мне Дружбы той святей и чище, Что бывает на войне.