Ватник Солженицына

А вот, например, в каких выражениях самовидец учит свой добрый народ обустраивать Россию: «неподымные работы», «окаянщина администрации», «внутреннее беспорядье», «заманчивое исчужа», «новозатейщина», «заманные лозунги и захлёбчивые ораторы», «круговое навёрстывание», «выникнет из обморока самобытность окружного края»327. Прочел все это народ – и не понял ничего, и ничего не обустроил. Хотя ведь Солженицын как раз по-народному сказать пытался. Без всяких этих ваших иностранных словечек типа «депутаты». Не «депутаты» надо, а избранцы!

Мнящий себя великим реформатором языка, Солженицын не только выдумывает новые слова, но и стремится вернуть исконный смысл тем, что находятся в широком ходу. Что вам представится, прочитай вы фразу «Государь облегчился»?.. А автор имел в виду всего лишь, что у царя стало легче на душе (это когда он узнал об исчезновении и возможной смерти Распутина)328.

«Солженицын – писатель масштаба Писаржевского, уровень направления таланта примерно один»329, – не зазря припечатал своего коллегу блистательный Варлам Шаламов.

О том же и слова Бенедикта Сарнова:

«Есть писатели, читая книги которых словно летишь по хорошо накатанной лыжне. А есть другие, до смысла едва ли не каждой фразы которых читателю приходится добираться, совершая некоторое, иногда довольно большое усилие. (И хорошо, если это усилие окупается).

Усилие, которое читателю приходится преодолевать, вступая в общение с текстами Солженицына, не просто повышенно. Оно – чрезмерно.

У него к смыслу этих его словесных красот читателю приходится продираться по бездорожью. Через непродёр, как он сам выразился бы в подобном случае»330.

Сам Солженицын высмеивал подобные нападки. Мол, а судьи-то кто? Вот в Степлаге был один такой лейтенант Миронов. И всё-то он был чем-то недоволен, и даже «энергичные докладные» авторства Солженицына «отталкивал с досадой»:

«– Ты и писать толком не умеешь, стиль у тебя корявый. – И протягивал мне докладную десятника Павлова.

– Вот пишет человек:

“При анализации отдельных фактов понижения выполнения плана является

1) недостаточное количество стройматериалов

2) за неполным снабжением инструментом бригад

3) о недостаточной организации работ со стороны техперсонала

4) а также не соблюдается техника безопасности”»331.

Вот какой дурак лейтенант Миронов, не сумел разглядеть в Солженицыне великого мастера слова – автор «Архипелага» приглашает читателя посмеяться вместе с ним над дурновкусием гражданина начальника, предпочетшего ему, живому классику, какого-то нелепого десятника Павлова. И это аккурат через пять страниц после «раскряжевывающихся хлыстов»…

Но что там неведомый Павлов! Солженицын нещадно судит всех без исключения товарищей по цеху, позорит Бродского и Шолохова, ревнуя их к Нобелевской премии, учит их правильно писать. Достается и классикам – Александр Исаевич панибратски критикует Достоевского, Толстого, Некрасова, Платонова. Горького он аттестует (устами своего персонажа) как «ничтожную скучнейшую личность» («придумал сам себя и придумал себе героев, и книги все выдуманные насквозь»)332. Даже о «солнце нашей поэзии» Солженицын, по словам Виткевича, отзывался весьма непочтительно: «На что нам Пушкин? Не понимаю, что в нем люди находят»

333.

Он цепляется к мелким ошибкам, выискивает огрехи, вычесывает блох. Но насколько безгрешен в этом отношении сам наш академик? Может быть, составитель словарей и тонкий литературный критик хотя бы писал грамотно?

Отнюдь.

Оценить особенности авторской орфографии Солженицына по российским публикациям трудно – почти все позорные ашыпки мастера художественного слова исправлены твердой рукой корректоров. А вот зарубежные издания, напротив, печатались прямо с рукописей, именно они и дают нам возможность усомниться, что Солженицын заслуженно получал в школе свои пятерки.

Читая парижское издание «Архипелага», Владимир Бушин не уставал удивляться, как может человек, закончивший с отличием высшее учебное заведение, писать некоторые исконно русские имена в таком, например, обличье: Вячислав, Керилл, Керюха

. «Ничуть не лучше, чем с именами людей, обстоит у Солженицына дело с географическими названиями на огромных пространствах от бывшей Восточной Пруссии, от немецкого города Вормдитт до знаменитого Халхин-Гола и Маньчжурии, изображенных им все в том же достославном “Архипелаге” как “Вормдит”, “Халхингол” и “Манчжурия”. … Даже всемирно известные названия столиц советских союзных республик он не может ни написать, ни употребить верно. Читаем, например: “юристы Алмы-Аты” (т. 1, с. 21). Или вот с каким ведь упрямством твердит: Кишенев (1, 134), Кишенев (1, 565), Кишенев (1, 565), Кишенев (5, 538)…