Вдали от рая

Через несколько дней после похорон Виктор впервые вступил на территорию интерната, который так часто и с такой горечью навещала его мать. Рабочий день был в самом разгаре. Низкое небо, сочащееся мелким дождем, словно придавило приземистое здание к земле. Входная дверь, вся в грязных потеках, давно не знавшая свежей краски и заботливого ремонта, показалась входом в чистилище. В вестибюле, заполненном продавленными диванами, было темно и сыро, как в старом подвале. Кое-где на диванах замерли редкие посетители, точно грешные души, ожидающие пересылки по следующему этапу мытарств. Сутулая нянечка в несвежем халате, застегнутом на одну бельевую пуговицу, скребла шваброй по дырявому линолеуму, задевая ноги тех, кто не успел их вовремя подогнуть.

– Куда? К кому? Зачем? – бдительно спросил седоусый вахтер из стеклянной будки.

– Я – Виктор Волошин и хотел бы…

– Валентины Васильевны сынок? Проходи, – вахтер добавил в голос почтительности, и даже его грозные усы стали торчать не так воинственно. Очевидно, покойную здесь хорошо знали.

Внутри интернат был чистеньким, однако атмосфера в нем была чрезвычайно тоскливой: стены, крашенные мутно-розовой краской, кашпо с вьющимися унылыми бородами растений, оконные простенки, заполненные картинами, слабо имитирующими Шишкина и Левитана. И повсюду – огромные, с приоткрытыми дверьми, палаты. В каждой – не менее десяти человек, все разного возраста. Кто-то бессмысленно и слюняво хохочет; кто-то, спустив полосатые пижамные штаны, с недоумением изучает собственную анатомию; кто-то, уставясь в одну точку, трясет головой так размеренно и упорно, что становится ясно: это занятие поглощает его на протяжении долгих часов… дней… лет… И ничего не меняется: все те же неадекватные соседи, все те же кашпо в коридоре, все тот же мерзкий всепроникающий запах больничного супа.

Внезапно в коридоре раздался визг. Толстая санитарка тащила за хрупкую, как веточка, руку горбатую, всю какую-то перекошенную девушку, злобно приговаривая:

– Пошли, Клочкова, пошли… Ножками, ножками! Сейчас ты у меня, мерзавка, остынешь, придешь в себя… Поскучаешь в изоляторе…

«О Боже! – вздохнул Виктор. – Жизнь тут, конечно, не сахар. Жалко Сережу… Но с другой стороны – что расстраиваться из-за того, что не в состоянии изменить?»

Виктор был сегодня не единственным посетителем в интернате. Однако персонал и здешние обитатели-психохроники косились почему-то именно на него. «Наверное, такой состоятельный мужчина, как я, здесь большая редкость», – горделиво, по старой привычке, подумал Волошин. И вдруг на следующем повороте коридора перед ним точно выросло из линолеумного пола густо небритое, нечесаное чудовище. Многодневная щетина, растрепанные грязные волосы. Мятый пиджак, по которому теперь ни за что не скажешь, что он сшит у знаменитого модельера, небрежно наброшен на истасканную, когда-то белую, рубашку, через прореху в которой проглядывает сероватое от грязи тело. Галстук превратился в тряпку. Брюки мешковато свисают с отощалых бедер. Взгляд из-под густых поседевших бровей – диковатый, разбойничий… Весь этот страшный облик охватывала со всех сторон прямоугольная рама тусклого зеркала.

«Ничего себе! – испугался Виктор. – Когда ж это я в последний раз переодевался? То-то на похоронах все держались подальше от меня, сочувствие изливали дистанционно…»

Мелькнула мысль о том, чтобы вернуться в Привольное, отмыться и привести себя в порядок, а только после этого отправиться в интернат. Но главврач, как сказали по телефону, уходит в три часа дня, а сейчас уже двадцать две минуты третьего… А, была не была! Быстро пройдя мимо комнаты с табличкой «Старшая медицинская сестра», он двинулся дальше по коридору, пока не остановился наконец у двери, отличавшейся по виду от всех прочих. Она была дорогой, дубовой, и табличка на ней оказалась черного лака, с позолоченной надписью «Главный врач», а пониже, помельче – «Плещеев И. К.». Виктор усмехнулся: насколько он понимал в иерархии чиновничества любого уровня, дверь главного начальника в учреждении должна отличаться от прочих дверей… И, решительно пройдя мимо длиннолицей, но полной секретарши с шарообразным пучком на затылке, похожей на учительницу физики, состарившуюся на боевом посту, небрежно бросил:

– Волошин. Я звонил. Мне назначено.