Читаем Вдоль по памяти полностью

В 1937 году страна буквально торжествовала по поводу столетия смерти Пушкина. Появилось множество изданий, с этим связанных, в том числе десятитомное академическое полное собрание его произведений. Даже наше Останкино, где Пушкин однажды побывал в гостях у Шереметева, решено было переименовать в Пушкино. Это и было сделано, но не прижилось. Население продолжало говорить и писать по-старому, переулки и улица остались останкинскими.

Но тот год запомнился и другими событиями.

Помню, мой папа сидел и чернильным карандашом замарывал портреты в учебниках по истории, а на мои недоуменные вопросы отвечал: «Видишь ли, и этот оказался сукиным сыном!»

Таких «сукиных сынов» оказалось очень много. Это были ещё недавно чтимые политики, государственные деятели, военные. Бухарин, Якир, Блюхер, Тухачевский…

Помню, какой-то марш звучал так:

И вот ползут на шинахТуда, где Ворошилов,Где Блюхер и Будённыйвстречают батальоны.

Гремели рапорты о победах и достижениях, а в подоплёке — страх. Страх за жизнь. Все эти сроки: «10 лет без права переписки…» Все уже догадывались, что это не что иное, как расстрел. Люди пригнулись и затаились, ожидая каждую ночь стука в дверь. Забирали «врагов народа» воровски, обязательно ночью. Обыватель для самосохранения вооружился изворотливостью, низостью и лицемерием. Пошли в ход анонимки и доносы, а так как донос сразу, без проверки и вопреки здравому смыслу, имел успех, эта стихия молниеносно распространилась и стала грозить стране самоуничтожением. Бесконечные хвалы и здравицы Сталину по всякому поводу и без повода, огромное множество его портретов, присвоение ему всяких новоизобретённых титулов и званий: «лучший друг физкультурников», «вдохновитель всех и всяких побед», «отец народов» и т. п. Всё это действовало на неокрепшее, наивное сознание детей, а взрослые не смели их разубедить или что-нибудь противопоставить этому разгулу безумия.

Однажды я вырезал из какого-то журнала портрет Сталина и повесил на стенку у своей кровати, но мама велела мне его снять, однако не могла объяснить причину. Её лицо было так сердито и печально, что я, конечно, подчинился и не стал больше ни о чём спрашивать.

Аресты шли своим чередом и так густо, что люди уже начали к ним привыкать. Так прошёл этот злополучный «пушкинский год».

Летом 1938 года на экраны вышел фильм по сценарию Юрия Олеши «Ошибка инженера Кочина», мы все посмотрели его. Фильм пугал нас капиталистическим окружением, порождал шпиономанию. Всюду стали мерещиться вредители и шпионы, прошла волна всеобщей подозрительности. Даже на улицах и базарах не обошлось без мелкой бдительности.

Взрослые поощряли своих юных Шерлоков Холмсов и майоров Прониных следить за всеми «подозрительными» и доносить «куда следует». Много было разных курьёзов. Говорили, что в отделениях милиции прибавилось работы. По выяснении личности огромное число подозрительных людей, задержанных по донесению пионеров, обычно отпускали домой.

У нас во дворе тоже шла слежка. Шпионами казались гости, пришедшие к Турчановичам, наверняка несущие в коробке из-под торта бомбу замедленного действия, и почтальон якобы с телеграммой, и даже чужая собака.

Как-то Эдик прибежал во двор с улицы с перекошенным от страха лицом: его преследовал какой-то старик с кошёлкой. Не успели мы принять меры, как старик появился во дворе, сбросил на землю мешок, достал из кошёлки «уйди-уйди»[2] и… Через полчаса тот же Эдик ползал под своей террасой, отыскивая пустые бутылки из-под пива, чтоб выменять их у старика на «уйди-уйди», бумажный, раскрашенный анилином китайский веер и «раскидайчик»[3].

Папаша мой, фининспектор, считал себя полномочным представителем государства и ходил всегда с гордо поднятым подбородком. Пенсне придавало ему весьма значительный официальный вид. Некоторые члены политбюро в те годы носили пенсне. В трамваях и других общественных местах он не стеснялся вмешиваться в разговоры, делать замечания и нравоучения. Маме это очень в нём не нравилось, особенно когда он ввязывался во всяческие трамвайные скандалы; она пыталась отучить его от этих привычек, но безуспешно.

Как-то мы с ним стояли на трамвайной остановке (скорее всего, это был поход в баню). Рядом оживлённо беседовали меж собой двое мужиков, которые употребляли в разговоре нецензурные выражения. Отец не преминул сделать им замечание в строгом тоне. Они обернулись:

— А ты кто такой?

Папа извлёк из бумажника удостоверение с гербом РСФСР со словами:

— Вот кто я такой!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное