Вдоль по памяти

Поглядев внимательно на удостоверение в отцовских руках, мужики перешли на «вы». Один из них вскоре незаметно исчез; другой повёл себя весьма амбициозно и гордо, но по тому, как он нервно курил и часто повторял слово «факт», я понял, что он оправдывается и ему страшно. Хотя мне тогда было лет шесть или семь, я уже был способен понять, что человек этот вовсю старается казаться лояльным к власти и законопослушным гражданином. О чём они спорили, я не понимал. Мужик в доказательство своей лояльности часто приводил цитаты якобы из трудов Ленина и Сталина, а папаша — из газет и «краткого курса», и всё это азартно, на повышенных тонах. Мужик бросал недокуренные папиросы и поджигал новые. Постепенно их диалог увял, да и, наконец, подошёл трамвай.

В те годы дети видели, что взрослые чего-то постоянно опасаются, порою понижают голос, многозначительно глядя друг другу в глаза и прикладывая палец к устам.

Дядя Рудя

Как-то ближе к осени 1938 года вечером через наш двор проследовал высокий седой человек в полувоенном френче. Я видел, сидя на колодезном срубе, что он вошёл в наше парадное. Как всегда в таких случаях, я побежал смотреть: «к кому?». На лестнице мужчина растерянно вглядывался в полутьме в номера квартир и в бумажку с адресом в руке. Постучал он к нам.

Я помедлил немного, пока ему открыли и впустили, и тоже направился домой. Войдя в комнату, я увидел сразу перед собой костлявую спину в полувоенном френче, а за ней бледные лица деда и бабушки.

Человек сказал, по-видимому, во второй раз:

— Неужели, дядя, меня трудно узнать?

Дед молчал, а бабушка сказала неуверенно:

— Рудя, это ты?

— Да, это я.

Меня удивило, что за этим не последовало ни восторженных возгласов узнавания, ни объятий. Просто дед сказал «садись» и распорядился разогреть обед и накормить человека.

Пока дедов племянник, мой двоюродный дядя, которого звали Рудольф, ел, дед сидел напротив со смущённым лицом, будто он сделал что-то постыдное, и молчал.

Лицо дяди Руди, молодое и бледное, казалось помятым или заспанным. У него были чёрные испуганные глаза и густые серебряные волосы ёжиком.

— Вы, дядя, не волнуйтесь, меня выпустили, я не бежал.

Это была его вторая фраза, смысл которой я не понял.

Вскоре меня послали гулять. Бабушка вышла со мною в переднюю и велела никому во дворе не болтать о том, кто у нас в гостях.

Встретив во дворе ребят, я тут же забыл о бабушкином приказе. Новостей в нашей жизни так мало, и я соблазнился удивить всех новостью.

— А у нас дядя Рудя, он, наверное, спортсмен по бегу, только на последних соревнованиях, хоть его и выпустили, но он бежать не захотел.

К ночи «спортсмен по бегу» ушёл, и больше я его никогда не видел.

Когда я стал взрослым, то узнал, что дядя Рудя был инженером на заводе в Днепропетровске, оказался жертвой известного процесса против «вредителей» 1934–35 годов по сфабрикованному обвинению, в 1938 году его выпустили ненадолго. Он был так называемым «повторником». Их выпускали под наблюдение органов, чтоб обнаружить «сообщников».

Где и когда он погиб — неизвестно. В тот день, посетив нас, он рассказал о своём аресте и заключении, о диких пытках, которым был подвергнут, и вообще о зверских методах тогдашней политической тюрьмы. Рядом с ней царская охранка казалась наивной дурочкой.

Эскиз литографии

«Не ждали»

Дети, да и многие взрослые 1930-х годов ничего этого не знали и не подозревали, что наша светлая радостная жизнь имела такую мрачную тень. На первомайской демонстрации, восседая на плечах отцов, дети глядели направо и отыскивали среди маленьких фигурок на трибуне Мавзолея «его» в строгой полувоенной одежде и махали флажками под грохот сводного оркестра. А дома папа с мамой время от времени брали чернильный карандаш и густо замазывали в учебниках очередного «врага народа».

О жизни и смерти

К концу лета привозили дрова на подводе. Ломая ветки яблонь и оставляя на траве грубый след, воз подъезжал к сараю. Эти кубометры нужно было распилить, расколоть и сложить в сарае. В глубине двора находились два сарая — наш и 14-го дома. Они стояли почти рядом, но между ними был промежуток, равный приблизительно 10 метрам. Весь этот промежуток занимала задняя стена третьего сарая, обращённого лицом и принадлежавшего соседнему двору. По этой задней стене на высоте трех метров над землёй были прибиты две доски, одна над другой на расстоянии метра. Доски эти были протянуты на всю ширину чужого сарая, то есть на 10 метров. Это важно!

Однажды, гуляя во дворе в одиночестве, я очень скучал. Ребят почему-то не было. Подойдя к нашему сараю, я заметил, что замок не заперт. Вероятно, кто-то недавно здесь был и ненадолго отлучился, повесив замок в скобы и не заперев его. От скуки я отворил дверь и заглянул внутрь. Всю заднюю стену до потолка закрывала поленница, справа от входа стоял верстак, заваленный разным барахлом, под ним — бочки для солений, давно рассохшиеся, лыжи, санки, ящики с изношенной обувью, рамы от картин и пр.