Вдоль по памяти

Как-то, уже на втором или третьем году обучения, я спросил у него, почему он никогда не находит нужным говорить о типаже, о психологии героя литературы. Ведь для иллюстратора это важнейшая проблема, тем более что сам Дехтерёв в своё время был поощрён Горьким за удачу с образом к его рассказу «Хозяин», притом именно за то, что по намёку автора создал образ, почти полностью соответствующий прототипу.

Борис Александрович ответил, что говорит лишь о том, чему можно научить. Но такие дела, как выбор момента в тексте для изображения, тип героя, психология, мимика, — это не поддаётся обучению, это зависит от одарённости человека, его наблюдательности, жизненного опыта. Либо все это у него есть, либо нет.

Ему не нравилась слишком откровенная стилизация, то есть прямое использование чужих художественных форм. Высшей его похвалой была фраза: «Хорошо сочинено!»

В учебных целях нам предлагались для работы произведения высокого литературного уровня: сказки Гофмана, «Суждения господина Жерома Куаньяра» Анатоля Франса, «Драма на охоте» Чехова. Это было и трудно, и чрезвычайно увлекательно.

Для изучения исторического материала Борис Александрович давал нам надолго на дом свои бесценные книги.

Работая над предложенными нам произведениями, я испытывал огромное удовольствие. В результате появились кое-какие достижения. Дехтерёв их отметил. Я блаженствовал.

Я довольно рано осознал, что так называемая наблюдательность — это, скорее, полусознательная, интуитивная деятельность мозга, свойство, с годами благоприобретаемое. У художника этот механизм должен работать постоянно. Сущность этой работы состоит в следующем: прочитанный текст должен моментально рождать в воображении убедительный жизненный образ. Иногда это происходит сразу, по вдохновению и в конкретных деталях, при этом холодный рассудок должен постоянно контролировать этот стихийный процесс. Однако так бывает не всегда. Порой воображение отказывается покорно служить. Причиной может быть усталость, различные отвлекающие обстоятельства. В этих случаях упорство неуместно. Нужно отложить работу, дать воображению отдохнуть, заняться чем-то другим — например, разглядыванием подсобного материала, он тоже способен побудить воображение к действию. Нужно верить, что рано или поздно, коли материал ваш и тема вам близка, работа будет сделана успешно.

Способность творить — вещь таинственная, этому никого нельзя научить. Талант! Либо он есть, либо его нет. Борис Александрович хорошо это понимал, но что он мог делать, и делал с успехом, — это путём оценок, суждений и критики воспитывал вкус.

Воспитывать вкус, ввести неофита в большую культуру — в этом он видел свою задачу.

В процессе каждодневного общения с нашим педагогом у нас возник естественный интерес к его собственному творчеству. В этой части Борис Александрович был вполне доступен. Он иногда приглашал нас к себе в мастерскую, и мы видели его работу в процессе. Он тогда работал над сказками Пушкина.

Мы видели его ранние, 1930-х годов иллюстрации к рассказам Максима Горького. К 1950-м годам его манера сильно изменилась. Если раньше это были спонтанные смачно-реалистические рисунки углем безо всякой заботы о книжной специфике, рисунки, скорее предназначенные для выставочной экспозиции, то теперь его иллюстрации делались для конкретного издания с учетом книжного пространства. Рисунок стал суше, мельче, композиции усложнялись, появились мизансцены, условно-пространственные решения. Правда, в живости они уступали его ранним работам, их непосредственность исчезла.

В юности Борис Александрович некоторое время посещал мастерскую Дмитрия Николаевича Кардовского и считал себя его последователем вместе с Василием Яковлевым и Василием Шухаевым, а последние определяли своё направление как неоклассицизм. Стало быть, и Дехтерёва следует отнести к этой школе? Однако с Яковлевым и Шухаевым у него мало общего. Скорее его можно сравнить с французским неоклассиком Морисом Дени, если вспомнить его картоны для росписи на тему «Амур и Психея». Это мое предположение. Высказываний самого Бориса Александровича о Дени я не помню.

Он с пиететом относился к художникам «Мира искусства», о них разговоров было много. Часто упоминались французские художники XVIII века времён Просвещения: Жан Оноре Фрагонар, Жан Батист Симеон Шарден, Франсуа Буше.

Вообще в своём творчестве Борис Александрович шёл от искусства предшественников, а не от жизни. Признаки жизненных наблюдений в его работе минимальны. Я никогда не видел в его мастерской этюдов с натуры, однако я не склонен его в этом упрекать. Есть мастера, работающие исключительно по воображению, и Бог им в помощь.

Как-то, собрав нас в своей мастерской, он показывал «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях», бывшую в работе. В разговоре он заметил, что один его знакомый снял эти его иллюстрации на слайды и показал их художнику на большом, во всю стену экране. Борис Александрович уверял нас, что эти картины обладают монументальными свойствами, и якобы в этом его наглядно убедили их увеличенные проекции.