Вдоль по памяти

Недавно ушедший совсем молодым замечательный художник Андрей Костин дал смелые примеры современной трактовки классики.

Его иллюстрации к «Избранному» Гофмана очень выразительны. Совершенно неожиданно решение «Детства» Льва Толстого. Это почти упрощённый линейный рисунок, некий минимализм. Казалось, психологизм автора требует чего-то более основательного, но Костин всё упростил, и это, как ни странно, убеждает. Он, видимо, попытался в своём рисунке представить картину действительности как бы глазами маленького человека — отсюда упрощённость. А иногда он использовал низкий горизонт, как мог бы видеть маленький человек.

Склонный к крайним экстравагантным фокусам модернизма, Костин, обращаясь к классике, проявляет уважение к авторам и переходит к реалистической манере рисования, хоть и модернизированной.

Правда, его иллюстрации к «Евгению Онегину» мне кажутся сомнительными. Когда я вижу портрет Онегина с большим количеством различных голов на одной шее, это скорее не иллюстрация к роману Пушкина, а иллюстрация к критическому очерку Киреевского, где говорится о многоликости собирательного образа Онегина.

Во всяком случае, эти работы Андрея Костина — несомненно свежее явление в работе с классическим текстом.

Возможен и чисто дизайнерский подход к книге. Можно воспринимать книгу как предмет искусства, как шкатулку, как вазу и стараться сделать этот предмет совершенным. Тогда внимание к содержанию книги заменяется вниманием к её полиграфической структуре: пропорциям, качеству набора, шрифтам, переплёту и т. д. Что ж, есть блестящие примеры такого подхода, но, к сожалению, часто такую работу исполняют мастера узкой специализации и иллюстрация не входит в сферу их интересов.

Есть удачные опыты совместной работы иллюстратора и дизайнера. В старом «Детгизе» хорошие «подарочные» книги выходили в свет под двумя именами: художников-иллюстраторов и дизайнеров. Телингатер, Ильин, Лазурский, Фомина умели уложить картинки в стройную книжную систему. Позднее в издательстве «Малыш» и других издательствах выходили замечательные книжки для младшего возраста с иллюстрациями М. Митурича, Е. Монина, В. Лосина, В. Чижикова и др. в шрифтовом оформлении В. Перцова.

Однако в идеале самое совершенное и органичное решение книги получается в том случае, когда и картинки, и шрифт исполняет одно лицо. Таковы, например, книги Фаворского или художников «Мира искусства».

Надеюсь, что я подробно и добросовестно ответил тем читателям, которые интересовались, как делаются иллюстрации.

По поводу гротеска

В середине кровавого XX века, после смерти Сталина и развенчания его культа, общество постепенно стало приходить в себя, избавляться от тотального страха.

Началась реабилитация невинно репрессированных, оклеветанных граждан. Стали печататься ранее запрещённые произведения литературы. Появилась плеяда новых молодых поэтов-протестантов, но это продолжалось не так уж долго. Власть напугало новое движение к свободе. Гайки вновь стали закручивать.

Вновь протестанты перекочевали из залов на кухни. Гонения и преследования разоблачителей сталинского режима продолжались. Александр Солженицын, Варлам Шаламов, Василий Гроссман, Юз Алешковский, Андрей Синявский, Юлий Даниэль, певцы Александр Галич, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий — всё это запрещалось, всему протестному не давали хода. Вспомним Хрущёва и его манежный разнос живописи, «Бульдозерную выставку».

При Брежневе стало ещё хуже. Однако страха уже не было, джинн оказался выпущен из бутылки. Соц-арт, нонконформизм, концептуализм; Э. Булатов и Ю. Васильев, Комар и Меламед, И. Кабаков, Э. Неизвестный, Лианозовская группа и прочие. Вся культурная часть общества перешла к иронии, скепсису, насмешке, анекдоту, глумлению и прочим формам протеста. Союз доживал последние дни.

С той поры ирония стала обязательной компонентой любого произведения искусства. Серьёзно что-то утверждать стало как-то неприлично. Даже уважаемые классики русской литературы подверглись ревизии.

Этим особенно отличались театры. «Вишнёвый сад» на Таганке шёл уже с купюрами якобы «устаревшего» текста. Если некоторые места чеховского текста ещё не смели совсем опустить, то заменяли их мычанием или быстро и невнятно проговаривали.

После похорон Союза ССР, при Ельцине, цензуру в искусстве упразднили, но ирония, насмешки, эпатаж остались. В изобразительном исполнении началась эпоха гротеска.

Гротеск — это сознательное, волевое искажение форм действительности. Его применяют с целью и без цели.

Я уважаю нацеленный гротеск. Он мне понятен и приемлем, когда художник с его помощью выражает чувство скепсиса, иронии, шутливости, комизма и пр., вплоть до ненависти и глумления. Иногда гротеск используется просто из озорства или по профессиональной привычке так реагировать на любое явление.

Гротеском высшего порядка я считаю приём, содержащий не только остроумную метафору, но и особую художественную пластику, особый комический эффект, основанный на жизненном наблюдении, эффект жизненной правды.

Дружеский шарж Николая Устинова