Вдребезги

В ее глазах мелькают растерянность и боль. Она выглядит как никогда ранимой. И я кайфую от этого, как дорвавшийся до дури наркоман. На долю секунды мне становится так сладко, что от удовольствия подкатываются глаза. А потом все без следа исчезает, уступая место долбанному стыду. И я становлюсь сам себе противен.

— Когда все началось, я думала, что ты обычный парень.

— Я тебе хотя бы нравился?

О, да господи! Какого хрена? Что это вообще за вопрос? Ты давай еще расплачься, Белый!

— Тимур, о таком мужчине, как ты, любая женщина может только мечтать. И ты это прекрасно знаешь, — устало вздыхает Олеся.

— В данный момент меня не интересуют другие женщины. Я задал вопрос тебе. И хочу услышать правду.

Правду! И пожалуйста, только не отводи взгляд, потому что иначе… О, нет! Нет… Господи, я ведь реально её даже не привлекал. Это же… Это же… твою мать!

— Я об этом не задумывалась тогда. Поначалу это был просто порыв. У нас с мужем много лет подряд ничего не получалось, а я будто свихнулась на этой идее…

— Но ты была здорова?

— Да. Думаю, это Гурам…

— Не произноси при мне его имя! — снова повышаю я голос, и из-за этого Дамир отвлекается от своих мультиков и настороженно вытягивает шею, чтобы посмотреть, что у нас стряслось. Олеся ободряюще улыбается сыну и переводит на меня взгляд усталых, цвета потускневшего золота, глаз.

— Тогда просто скажи мне, кто ты…

— Тот, кто выбьет из тебя все дерьмо! — цежу я. Понимая, что ни черта не справляюсь, вылетаю из комнаты, хватаю с вешалки куртку и выхожу из дома. Все намного хуже, чем я полагал! Намного-намного хуже. Испытывала ли она хоть что-нибудь? Нет… Я судорожно прокручиваю в голове воспоминания о том, как у нас все начиналось. И понимаю, что все было обманом. От начала и до конца. Все было гребаным… сводящим с ума обманом.

В кармане джинсов звонит телефон. Я вынимаю трубку и нерешительно застываю с занесенным над кнопкой пальцем.

— Только не начинай… — прошу брата, отходя к самым перилам.

— Даже не думал. Но с веранды ты все же свали.

Окидываю взглядом высокие горы. Где-то там, в гораздо худших условиях, чем я сейчас, затаился мой брат. Прикрывая мою задницу, как и велел отец. А ведь мог бы быть сейчас дома с семьей. Малышкой-дочкой и обожаемой женой. Даже представлять не хочу, как тяжело ему дается эта разлука.

— Помаши ручкой, Рэмбо… — улыбаюсь я.

Практически тут же небольшой солнечный зайчик замирает на перилах и исчезает так же быстро, как и появился.

— А теперь вали к жене. Потому что мне ничего не угрожает.

— Какого черта ты вообще решил зависнуть именно здесь?

— У меня отпуск. Я могу отдохнуть?

— Можешь… — после секундной заминки соглашается Руслан.

— Это означает, что, проверив здесь все и вся, ты решил, что твоему маленькому братику ничего не угрожает?

— Ты и сам прижал Авдалова по самое не балуйся. Я даже заскучал…

Хмыкаю:

— Бедненький.

— Но меня другое волнует…

— А вот в это лучше не лезь.

— Окей. Только, пожалуйста, не наломай дров, Красавчик.

И хоть голос старшего брата звучит удивительно мягко, я вспыхиваю только так.

— Ты ни черта не знаешь!

— Так расскажи. Я вроде не дурак.

Не могу! Я просто не представляю, как это сделать. Как объяснить родителям появление у меня сына, я не знаю тоже. Рассказать все, как есть, означает навсегда испортить отношение стариков к Олесе, а, несмотря ни на что, я не уверен, что хочу этого. Из-за сына… — убеждаю себя.

— Потом, Рус. Когда сам разберусь со всем этим дерьмом.

— Значит, я сваливаю?

— Вали с чистой совестью. Авдалов связан по рукам и ногам. Мы в безопасности.

— Тогда до связи и…

— Да?

— Она красотка, Тимур, серьезно… Тебе под стать.

— Угу. Красотка… будь проклята ее черная душа.

Сбрасываю вызов, возвращаю телефон обратно в карман и таки отхожу от перил. Прав Руслан — береженого бог бережет. Нечего изображать из себя живую мишень, даже тогда, когда тебе ничего не угрожает. Поворачиваюсь к дому и натыкаюсь на горящий огнем взгляд Олеси. Вздергиваю бровь.

— Что значит: «Авдалов связан по рукам и ногам»?

— Тебе не говорили, что подслушивать некрасиво?

Она стискивает повисшие вдоль тела руки в кулаки, будто с трудом гася желание впиться мне в лицо ногтями, и с силой, так что выступают желваки, сжимает челюсти.

— Тимур! Объяснись. Пожалуйста. Может быть, я и не заслуживаю хорошего к себе отношения, но вон там, — Олеся указывает в сторону дома большим пальцем, — находится наш сын. И чтобы не сойти с ума, мне важно понимать, что происходит на самом деле. Кто ты? — в который раз спрашивает она. — Почему мы застряли здесь?

— Потому что у меня отпуск. И я решил, что было бы неплохо отдохнуть в этих горах.

— Под самым носом у Авдалова?

— Плевать мне на него, поняла?

— Потому что он связан по рукам и ногам?

— Именно. Он вас не тронет. Довольна?

Устремляюсь к дому, удивляясь сам себе. И тому, с какой легкостью эта женщина выводит меня из равновесия. А ведь о моем владении собой в любых ситуациях, без ложной скромности, ходят легенды.

— Нет! — догоняет меня Олеся и хватает за локоть. — Не довольна! Я хочу знать, была ли в этом всем маскараде с похищением хоть какая-то необходимость…