Вдребезги

— Ты же умная девочка. Подумай, — бросаю я, прежде чем зайти в дом. Дамир сидит у телевизора, так, как мы его и оставили. Для меня это странно. Не то, чтобы я уж слишком разбирался в детях…

— Эй, приятель, привет… — усаживаюсь рядом с ним на диван. Дамир отрывается от экрана, бросает на меня недовольный взгляд и, нахмурив темные бровки, вновь возвращается к своему занятию. — Не надоело тебе сидеть в четырех стенах? — молчание. — Хочешь, погуляем на улице? Или прокатимся на квадроциклах. Знаешь, что это такое?

Качает головой из стороны в сторону, даже не соизволив на меня посмотреть. И вот хрен его знает, что делать дальше. Никогда не думал, что у меня могут возникнуть какие-то проблемы с воспитанием сына. У меня перед глазами был самый лучший пример из всех возможных. Я полагал, что, следуя ему, все будет так, как надо. И, может быть, так бы и было, не лиши она меня этой возможности…

Встаю. Не зная, как действовать дальше, подхожу к мини-бару. Достаю маленькую бутылку виски и скручиваю пробку.

— Ему просто нужно время, — слышу за спиной ставший ненавистным голос. Игнорирую глупые попытки меня утешить. Подношу к губам горлышко и делаю первый жадный глоток. Мне так хреново сейчас, что хочется, чтобы ей стало еще хуже, поэтому, вытерев губы ладонью, я издевательски замечаю:

— Что ты за мать, если для твоего ребенка лучшее развлечение — мультики?

Ее глаза широко распахиваются. Она отшатывается от меня, будто я ее ударил, и в каком-то странном беззащитном жесте касается горла рукой.

— Оно не лучшее… Просто в последнее время Дамир лишился всей своей привычной жизни. А мультики… они как раз из неё. Думаю, он погружается в них, убегая от реальности.

Быстро проанализировав ситуацию, я прихожу к выводу, что, скорее всего, так оно и есть. Но все равно не могу обуздать злобу. Делаю еще один жадный глоток и раздраженно отбрасываю опустевшую посудину. Ну, вот и что это за фасовка на два глотка? Вновь склоняюсь над мини-баром.

— Дерьмо. Всего одна мензурка! Да за те деньги, что я плачу, могли бы хоть парочку сунуть.

— Ты ведь хотел меня испугать… Именно для этого все и затевалось?

— Понятия не имею, о чем ты.

— Наш ночной забег через горы. Ты просто хотел меня запугать?

— Мне хотелось размяться.

— И поэтому ты устранил двух человек? Пожилую женщину и единственного мужчину, который проявил к нам с сыном участие?

— Этот единственный мужчина — ебарь Авдалова. На твоем месте я бы радовался, что он больше не имеет свободного доступа к нашему сыну.

На моих глазах с лица Олеси сходят все краски. Рука, которую она так и не убрала с горала, сжимается, будто ей проще задушить себя, чем все это вынести. На ее глазах выступают слезы, а рот искривляется в болезненном оскале. Я шагаю к ней, понимая, что перегнул своей правдой палку, но Олеся отшатывается, делает шаг назад, разворачивается пьяной юлой и пулей вылетает из комнаты.

Да чтоб его!

Мчу за ней. Олеся заскакивает в ванную как раз в тот момент, когда ее начинает выворачивать наизнанку. Я касаюсь ее плеча, однако она сбрасывает мою ладонь и хрипит:

— Уйди!

Но я не могу оставить ее одну в таком состоянии. Постепенно рвотные спазмы стихают. Тяжело опираясь на руку, Олеся встает с холодного пола и, пошатываясь, подходит к раковине.

— Ты ведь не убил его, да?

— Нет, конечно.

— А надо было, — хрипит она. — Я бы убила.

— Ты — хороший снайпер, — усмехаюсь, чуть понижая градус напряжения.

— Да брось. Думаешь, я не в курсе, что в снайперы не берут бывших спортсменов?

Это правда. Не берут. Но что-то мне подсказывает, Олеся могла бы справиться с этой работой.

— Все ты знаешь.

Олеся выключает воду и прячет лицо в махровом полотенце.

— Если бы… Если бы он обидел Дамира, ты бы…

— Я бы его убил. Но об этом не беспокойся. Ему ничего не грозило. Я это сказал, чтобы заставить тебя понервничать.

Просто не могу ей не сознаться в этом, после того, что только что видел.

— Спасибо.

— За то, что повел себя, как мудак?

— За то, что сказал мне правду.

— Проехали, — бурчу я, потому как все, что между нами стояло, оно ведь никуда не девается.

— Ты… очень большой человек. Я ведь даже не догадывалась, насколько, правда?

Веду плечами. Я не привык скромничать. Но и вот так бахвалиться своими достижениями и связями своей семьи не стал бы. Все те, кому может быть интересна эта информация, в курсе неё и так. В определенных элитарных кругах слава о нашей компании передается из уст в уста, как добрая притча. Сорок лет безупречной работы — дорогого стоят.

— Лошади… — вдруг шепчет Олеся.

— Что, прости?

— Оказалось, что Дамиру очень нравятся лошади. Предложи ему прокатиться, и он навеки твой.

Олеся развешивает мокрое полотенце на змеевике и, прихрамывая, выходит из комнаты. А я стою, как дурак, в попытке разобраться в том, что сейчас случилось. По факту, она вложила мне в руки козырь. Зачем ей это? Откровенность за откровенность? Не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой?