Вдребезги

– И насчет Райли. Есть множество правил, которые установил Райли, а он сам нарушает все требования. Но Джули позволяет ему, поскольку он ее брат, и у нее испорченные понятия о том, что такое любовь. Итак, для тебя это означает следующее… иногда он курит в фойе, пока готовит, в ее отсутствие. Случается, что и выпивает. И раз уж ты там, а я обычно здесь, то это что-то вроде твоей задачи – присматривать за ним и сообщать мне, если кажется, что все идет к чертям. Если ты понимаешь, о чем я. – Линус осторожно посмотрела на меня. – Договорились?

Я кивнула.

– Хорошо. Двигаемся дальше. Сначала наша изюминка.

Она подвела меня к кофемашине с эспрессо, к кофейникам с пятью разными видами кофе, грязной витрине с пирожными, обращенной лицом к столикам кафе.

– Но перво-наперво, – сообщила она, – мы включаем музыку.

Линус бегло просмотрела груду компакт-дисков и кассет на кухонной стойке. Еще компакт-диски сложены в нижнем ящике стола рядом с блокнотами зеленого цвета для заказов, коробками с ручками и карандашами, запасной лентой для кассового аппарата и бутылкой бурбона «Джим Бим», при взгляде на которую Линус тяжело вздохнула. Она протолкнула ее в глубину ящика, подальше от глаз.

Потом подняла взгляд на меня.

– Мы выбираем музыку по настроению. Позже – в зависимости от посетителей, если только они не вызывают у нас ненависти. Сегодня утром настроение у нас очень… – Она остановилась. – Грустное. Столько всего невысказанного в моей жизни. Я уверена, что ты еще очень юная, чтобы понять, верно? Она подмигнула мне. – Это Ван Моррисон. «Простыни, пропитанные туберкулезом». Знаешь эту песню? Я сейчас в настроении послушать кого-то вроде Ван Моррисона.

Я кивнула, но немного напряглась из-за своего отца. Правда, когда «Та да дай дай та да да да» наполнило пространство, я начала расслабляться; музыка была мне знакома и успокаивала, и я старалась думать, что сейчас отец странным образом здесь, со мной.

Линус посмотрела на маслянистого вида кофейные зерна в прозрачных контейнерах: арабика, фрэнч, гватемальский, эфиопский, блю маунтейн, кенийский. Разные виды чая лежали в просторном выдвижном ящике из дерева. Они напоминали маленькие благоухающие снопы веток. За огромным окном, выходившим на Четвертую авеню, было видно, как другие заведения тоже открываются, как моют окна, выставляют стойки с товарами для распродажи на тротуар, выносят столы на террасы. Для всех на авеню начинался день, и я осознавала, что для меня тоже. У меня есть работа. Она вроде противная, но она моя. Я теперь часть чего-то. Я поднялась, по крайней мере, на одну ступень лестницы. Хотела бы я, чтобы Каспер была тут. Возможно, она сделала бы свое дурацкое «дай пять» или еще что-нибудь. И я так гордилась собой, что, может, позволила бы ей это сделать.

Кто-то встал напротив окна «Тру Грит» и загородил свет.

Линус подтолкнула меня с дороги, показывая на часы мужчине на тротуаре, у которого было перепачкано лицо: легонько стукнула по запястью десять раз, что, видимо, означало – надо подождать еще десять минут. Я заметила, что поля его соломенной шляпы надвинуты низко на глаза. Он кивнул, облокотился на велосипедную стойку и засунул газету под мышку. А потом начал запутанную беседу с самим собой.

Линус закончила перемалывать кофе и сообщила, стараясь перекричать звук растираемых в порошок зерен:

– Он забирает «пятнадцатиминутные» отходы. Приходит каждый день, когда мы открываемся. Приносит газету и ведро. Потом забирает отходы, накопившиеся за пятнадцать минут, в контейнер, и мы отдаем ему старую кофейную гущу в ведре.

Она показала на пустое небольшое ведро емкостью в пять галлонов.

Я посмотрела на нее в упор и спросила, тоже пытаясь перекричать кофемолку:

– Правда? Прямо отходы? Пятнадцатиминутные?

Линус кивнула:

– Правда. И твоей обязанностью как посудомойки будет проверять все после того, как он закончит. Убедись, чтобы там все было чисто. – Она подмигнула. – Понимаешь, он использует кофейную гущу для своего сада на Шестой стрит, и будь я проклята, но этот тип совершенно прекрасен. Подсолнухи у него почти с меня ростом, а помидоры размером с мои груди.

Не подумав, я рассмеялась грубым громким хохотом и быстро прикрыла рот рукой. Линус произнесла:

– Все нормально! Ты можешь смеяться. Я чертовски смешная, не так ли?

Она легонько подтолкнула меня локтем. Я убрала руку от лица. И улыбнулась ей в ответ.

– Так-то лучше. Мне нравится.

Она налила воду в кофейник и передала мне фильтр с эфиопским кофе, нагнув голову так, что наши глаза оказались на одном уровне. У нее на переносице легкая дымка темных волос.

– Джули тебя полюбит, не волнуйся. Ей нравятся те, кто страдает, а от тебе веет болью. Только без обид. Это странно, но здесь хорошо быть такой. Мы тут все – пятьдесят видов разных людей, наделавших ошибок.

Она налила две кружки кофе из кофейника и протянула одну мне.

– А теперь иди впусти того, кто забирает «пятнадцатиминутные» отходы.