Вечер и утро

Гита покачала головой:

— Я этого не помню.

Зато Уинстен помнил досконально:

— Я тогда возненавидел тебя.

— А я поступила так из любви.

— Может быть. Может быть.

Она поняла, к чему клонит сын:

— Тебе предстояло стать священником. Потехи были для простолюдинов, не для тебя.

— Почему ты твердо решила, что я буду священником?

— Ты же второй сын, а я — вторая жена. Уилвульф должен был унаследовать богатство своего отца и стать элдорменом, если не погибнет молодым, а ты, второй сын, оставался бы ни с чем. О тебе вспомнили бы, лишь случись какая беда с Уилфом. Я сразу сказала себе, что не допущу такого. Твой путь к власти, богатству и высокому положению пролегал через церковь.

— И твой тоже, мама.

— Где я и где ты, — проговорила она смиренно.

В этом самоумалении не было ни капли искренности, и Уинстен даже не подумал утешить мать.

— После меня ты ждала потомства пять долгих лет — почему? Это было преднамеренно, из-за трудных родов?

— Вовсе нет! — возмутилась Гита. — Знатной женщине не пристало уклоняться от долга!

— Прости.

— У меня было два выкидыша до Уигельма, не говоря уже о мертворожденных детях.

— Я помню, как родился Уигельм, — задумчиво произнес Уинстен. — В пять лет я хотел его убить.

— Такие чувства часто посещают старших детей. Это духи подзуживают. Редко доходит до чего-то серьезного, но я все равно держала тебя подальше от колыбельки Уигельма.

— А он доставлял тебе трудности?

— Его роды были попроще твоих, хотя деторождение само по себе — сомнительное удовольствие. Обычно рожать второго ребенка легче, чем первого. — Гита прислушалась к шуму из соседнего дома: — Похоже, Рагна со мною не согласилась бы. Там явно что-то не так.

— Смерть при родах — обычное дело. — Уинстен хохотнул, перехватил мрачный взгляд Гиты и осознал, что его веселье неуместно. Мать на его стороне, что бы он ни творил, но женщина остается женщиной. — Кто ухаживает за Рагной?

— Повитуха из Ширинга, зовут Хильди.

— А, местная знахарка с языческими снадобьями.

— Она самая. Если Рагна и новорожденный умрут, Осберт никуда не денется.

Первому ребенку Рагны уже исполнилось два года, этого рыжеволосого крепыша назвали Осбертом в честь отца Уилвульфа. Осберт останется законным наследником элдормена, даже если второй отпрыск Рагны умрет сегодня.

Уинстен снисходительно махнул рукой:

— Ребенок без матери — ерунда, а не угроза. — Кроме того, от двухлетнего ребенка нетрудно избавиться; вслух он этого говорить не стал, припомнив недавнее недовольство Гиты.

Она молча кивнула.

Он пригляделся к матери. Тридцать лет назад ее лицо пугало. Нынче ей за пятьдесят, ее волосы уже давно поседели, а за последнее время и темные брови запестрели серебристыми крапинками, над верхней губой пролегли новые морщинки, а округлая прежде фигура сделалась грузной. При всем том Гита сохраняла способность вселять страх в сердце сына.

Она умела терпеть и сидеть неподвижно, как свойственно женщинам, но вот Уинстен таким даром не владел. Он шаркнул ногами, поерзал на табурете.

— Господи Боже, сколько еще ждать?!

— Если ребенок застрянет, обычно умирают оба — и он, и роженица.

— Помолимся за это. Нам нужно, чтобы Уилфу наследовал Гарульф. Это единственный способ сберечь все, чего мы добились.

— Ты прав, как ни жаль. — Гита скривилась: — Гарульф не самый умный мужчина на свете. К счастью, мы знаем, как им управлять.

— Зато воины его любят.

— Никогда этого не понимала.

— Он всегда готов прикупить бочонок-другой эля и разрешает им пускать по кругу пленниц.

Мать снова смерила Уинстена неодобрительным взглядом, но епископ знал, что это наносное: в урочный час она сделает ровно то, что необходимо для семьи, — что бы это ни было.

Крики за окном наконец прекратились. Уинстен и Гита настороженно вслушивались в наступившую тишину. Уинстен даже начал думать, что его заветное желание сбылось.

А затем раздался громкий плач новорожденного.

— Выжил! — процедил Уинстен. — Вот же сука!

Дверь открылась, показалась мокрая от дождя голова пятнадцатилетней служанки Винтрит, дочери кухарки Гильды.

— Мальчик! — радостно сообщила она. — Сильный, как телок, и с отцовским подбородком!

Голова исчезла, а Уинстен пробормотал:

— Чтоб он провалился со своим треклятым подбородком!

— Итак, кости за нас не сыграли.

— Это все меняет.

— Верно. — Гита призадумалась: — Придется измысливать что-то новенькое.

Уинстен растерялся:

— Ты о чем, мама?

— Мы действуем неправильно.

Уинстен так не считал, но привык, что мать обыкновенно оказывается права.

— Продолжай.

— Зря мы так одержимы Рагной.

Уинстен приподнял бровь:

— Да что ты?!

— Беда не в ней, а в Уилфе.

Уинстен помотал головой, показывая, что совершенно сбит с толку. Оставалось терпеливо ждать, пока Гита поделится своими мыслями.

Помолчав, она сказала:

— Уилф сильно увлекся Рагной. Никогда раньше он не влюблялся так горячо. Он любит ее, даже обожает, а она, кажется, знает, как доставить ему удовольствие — и в постели, и в быту.

— Это не мешает ему время от времени трахать Инге.

Гита пожала плечами: