Вечер и утро

— Это же всего пара дней отсюда! — воскликнул он.

— Вот-вот. Хорошо, что нам в другую сторону, с нашим-то ценным грузом.

Эдгар закончил есть и вернулся к работе. Каменная пивоварня росла быстро, один ряд камней ложился поверх другого. Вскоре настанет пора класть стропила под крышу.

Дренгс-Ферри нечего противопоставить валлийцам, думал юноша; да и нападение викингов не отразить, если тем взбредет в голову подняться так высоко по реке. С другой стороны, разбойники вполне могут счесть, что в крохотной деревушке поживиться нечем — они ведь не знают о Катберте и его ювелирной мастерской. Вообще в Англии стало опасно жить: викинги на востоке, валлийцы на западе, а такие люди, как Дренг, — на самом острове.

Через час путники снова навьючили груз на лошадь, и Эдгар переправил их через реку.

Когда он вернулся, то наткнулся на Блод, которая пряталась в недостроенной пивоварне. Рабыня рыдала, а ее платье было в крови.

— Что стряслось? — спросил Эдгар.

— Эти двое мужчин заплатили за то, чтобы меня поиметь, — выговорила она сквозь слезы.

Эдгара передернуло.

— Прошло меньше двух недель, с тех пор как ты родила! — Он не знал в точности, как долго женщине после родов надо воздерживаться, но понимал, что нужен хотя бы месяц, а то и два, чтобы оправиться от последствий родовых мук.

— Потому-то и было так больно… Второй отказался платить целиком — мол, я испортила ему удовольствие своим плачем. Теперь Дренг хочет меня побить.

— Боже милосердный! — Эдгар вздохнул. — И что ты намерена делать?

— Я убью его до того, как он прикончит меня.

Эдгар не верил, что она в состоянии это сделать, но деловито уточнил:

— Как именно?

Блод, подобно всем местным старше пяти лет, носила нож, но ее нож был маленьким, детским, и ей не разрешалось точить лезвие как следует. Таким ножом никого не зарежешь.

— Встану среди ночи, возьму со стены твой топор и вспорю Дренгу брюхо.

— Тебя казнят.

— Зато я умру счастливой.

— Вот что, Блод, — задумчиво произнес Эдгар. — Почему бы тебе не сбежать? Улизнешь, когда все заснут, они же напиваются под вечер и не просыпаются до утра. Сейчас самое время, валлийские налетчики всего в двух днях пути отсюда. Днем будешь скрываться, а за две ночи доберешься до своих.

— А что насчет «лови-держи»?

Эдгар кивнул, признавая правоту рабыни. Так было принято называть общую погоню за беглыми преступниками. По закону все мужчины были обязаны преследовать любого человека, совершившего преступление в пределах сотенного округа. Отказавшихся принуждали возместить ущерб, причиненный преступниками, — как правило, выплатить стоимость украденных товаров. Поэтому местные редко отказывались от погони, не желая расставаться с деньгами, да и вообще приятно же поразвлечься. Если Блод сбежит, Дренг объявит погоню; скорее всего, беглянку быстро изловят.

Впрочем, у Эдгара имелся ответ.

— Когда ты удерешь, я отведу паром вниз по течению, причалю где-нибудь к берегу и пойду обратно пешком. Люди заметят пропажу и решат, что ты уплыла на пароме, так же всяко быстрее, чем на своих двоих, верно? Поэтому искать тебя станут у реки на востоке, а на самом деле ты пойдешь в противоположном направлении.

Измученное лицо Блод озарилось надеждой.

— Ты и вправду веришь, что я смогу сбежать?

— Не знаю, — честно ответил Эдгар.

* * *

Лишь позже Эдгар сообразил, что он натворил.

Помогая Блод сбежать, он становился соучастником преступления. Всего несколько дней назад он выступал на сотенном суде и требовал соблюдения закона. А теперь сам собирался его нарушить. Если его поймают, пощады от соседей не жди, в лучшем случае его будут считать лицемером. Придется отрабатывать, чтобы вернуть Дренгу цену рабыни, обречь себя на многие годы долгов. Или даже самому продаться в рабство.

Тем не менее он не мог отказаться от своего слова. Не мог и не хотел. Его возмущала жестокость Дренга по отношению к Блод, и он впредь не собирался этому потворствовать. Наверное, есть на свете кое-что поважнее главенства закона.

Просто нужно провернуть все так, чтобы его не поймали.

С самого сотенного суда Дренг пил больше обычного, и этот вечер не стал исключением. К сумеркам он уже говорил невнятно, а жены ему все подливали и подливали: когда он напивался допьяна, то частенько бил мимо цели. С наступлением темноты ему удалось расстегнуть пояс и закутаться в накидку, а затем бесчувственное тело распростерлось на тростнике на полу.

Лив тоже не чуралась выпивки. Эдгар подозревал, что она нарочно столько пьет, чтобы Дренг не воспылал к ней страстью. Юноша никогда не видел, чтобы эти двое обнимались. Для плотских утех Дренг выбирал Этель, когда бывал достаточно трезв, а это случалось нечасто.

Этель засыпала медленнее, и Эдгар долго прислушивался к ее дыханию, ожидая, пока оно станет ровным и размеренным. Ему вспомнилась ночь четырехмесячной давности, его собственный побег из семейного дома в Куме. Он снова ощутил боль утраты, на мгновение воскресив в памяти захватывающие мечты о будущем вместе с Сунни. Каким же мрачным оказалось это будущее без нее…