Вскоре начинается дождь. В автобус входят новые пассажиры, и после каждой остановки, когда мы набираем скорость, по оконному стеклу сбегают косые струи. Народу прибывает, уже почти все места заняты. Пахнет мокрой одеждой, в проходе сушатся зонты. Мы въезжаем на автостраду, дождь льет как из ведра, но теперь капли не долетают до окна, а разбиваются в дымку воздушными потоками. Я закрываю глаза и вспоминаю свою последнюю поездку в Нью-Йорк.
В тот день был жуткий колотун. Я это хорошо запомнил, потому что у меня прямо из кармана незадолго до того сперли перчатки, и я отморозил, к чертовой матери, все пальцы. Предки с ума бы сошли, потому что я вечно все теряю, но тут моей вины не было.
Словом, стоял я на горе, когда внизу шел футбольный матч. Рядом была старинная пушка, здоровенная, черная как смоль, а игроки внизу суетились, как муравьишки. На самом деле я шел попрощаться с одним человеком, но остановился покурить и заодно посмотреть футбольный матч. Я никуда не спешил, ничего такого, но просто знал, что больше туда не вернусь. Постоял, понаблюдал за игрой, выкурил пару сигарет, а потом у меня поплыло в голове и появилось желание сделать один гигантский шаг и раздавить их всех башмаком.
8
Сижу в кафе у автовокзала. Приехал автобусом пару часов назад, а теперь вот сижу в кафе и смотрю, как дождь на волнах ветра летит по улицам Нью-Йорка. Чувствую, что нужно составить план действий, но не знаю, с чего начать.
Наверное, стоит написать сыну – сообщить, что я оттуда сдернул, но загвоздка в том – стыдно, конечно, признаваться, – что мы с ним на самом-то деле никогда не были близки. Не знаю: то ли потому, что я всегда по какой-то странности отгораживался от мира и от всего, что в нем есть, то ли потому, что мы с ним просто разные люди.