Вечное пламя

Нет, это было бы бессмысленно. В башни элиты могли заходить только аристократы, и Софи сомневалась, что Джоли прятала зеркало для своих однокурсников. Тогда бы она не оставила подсказку дома? К тому же, если она хотела сохранить зеркало в тайне, не стала бы прятать его там, где на него могут случайно наткнуться сотни одаренных.

Нет, Джоли явно спрятала его в Хэвенфилде. А самым надежным местом была ее комната.

Софи надо было просто сообразить, где искать.

Она подошла к вмятине на ковре, где раньше стояла Вертина, и встала на ее место лицом в ту же сторону. Джоли спрятала зеркало так, чтобы Вертина не видела – иначе знала бы, где оно. А значит, Софи может исключить…

Почти все места, на которые уже потратила время.

Чудесно.

Справившись с раздражением, она развернулась в обратную сторону и попыталась найти неприметное место. Один из углов комнаты был очень уж темным, и между стеной и книжным шкафом оставалось немного свободного пространства, прикрытого кружевным тюлем ближайшего окна. Софи подошла к углу на цыпочках, боясь спугнуть туманную возможность. И у нее получилось, потому что, отодвинув пыльный тюль, она увидела узкий ряд квадратных стекол.

В центре стояло зеркало.

– Вот ты где, – прошептала Софи, скользя пальцами по краям.

Зеркало, в отличие от других стекол, слегка выпирало, и когда Софи надавила на правый верхний угол, оно отскочило, покачиваясь на невидимой петле. Дрожащими руками Софи полностью раскрыла дверцу и увидела небольшую выемку – совсем неглубокую, едва ли больше кончика ее пальца, – внутри которой прятался тонкий лиловый дневник.

Она провела пальцами по изящным рунам в центре, ощущая холод обложки, и через мгновение сумела перевести слово:

«Отражения».

Джоли зашифровала его кодом «Черного лебедя». И все же когда Софи открыла дневник, то обнаружила лишь строки ровных, аккуратных рун, складывающихся в полную белиберду. Бессмысленные слова смешивались с линиями, закорючками, точками и тире. И так страница за страницей.

– Да вы издеваетесь, – проворчала Софи, переворачивая дневник вверх ногами, будто это могло помочь.

Не помогло.

И все же… руны казались знакомыми.

Она закрыла глаза, надеясь, что сейчас что-нибудь вспомнит.

– Что это? – спросила Эдалин, и Софи отпрянула, врезаясь в книжный шкаф.

– Прости, ты меня испугала, – пробормотала Софи, пытаясь спрятать дневник за спиной. Но она понимала, что Эдалин все видела. А когда та приблизилась, Софи поняла, что забыла закрыть выемку.

– Как ты его нашла? – прошептала Эдалин, раскачивая зеркало на петле.

– Длинная история.

– У меня есть время.

Софи хотелось соврать – или кинуться вверх по лестнице и закрыться в спальне. Но… Эдалин была мамой Джоли. Так что она присела на кровать рядом с ней и рассказала о воспоминании Прентиса, о зеркальной пудренице, о подсказке Вертины и о полном бессмысленных рун дневнике.

Когда она закончила, Эдалин не сказала ни слова. Просто взяла дневник и принялась листать страницы.

И снова.

И снова.

И снова.

– Не надо было рассказывать? – спросила Софи, расстраиваясь при виде теней, проявившихся под глазами Эдалин.

– Надо было. На самом деле… кажется, Джоли и сама пыталась мне рассказать. Она неожиданно пришла домой незадолго до пожара. Я видела, что она нервничает, но она не рассказала почему. А один раз я нашла ее сидящей на этом же самом месте и смотрящей на эту стену. Когда я поинтересовалась, все ли в порядке, она спросила: «Что делать, если кто-то не тот, за кого себя выдает?»

– То же самое она сказала Вертине, – прошептала Софи. – Я думала, что она обнаружила предателя в «Черном лебеде». Но теперь мы знаем, что предателя нет, так что… не знаешь, о чем она говорила?

Эдалин покачала головой:

– Тогда я просто подумала, что она поссорилась с друзьями. После помолвки они начали отстраняться, а Джоли делала вид, что не замечает. Но я понимала, что ей больно. Так что сказала: «В жизни всегда будут те, кто нас разочарует, и мы сами решаем, когда прощать, а когда уходить».

– Она что-нибудь ответила?

– Сказала: «Я люблю тебя, мамуля». Помню, как я удивилась. Она долго звала меня просто «мамой». Так приятно было снова стать «мамулей».

Это был идеальный момент, чтобы назвать так Эдалин, чтобы наконец перейти черту и начать обращаться к ней как к родителю, а не как к опекуну.

Но момент ускользнул.

– Больше ты ее не видела? – спросила Софи, надеясь, что вопрос не слишком болезненный.

– Видела. В день пожара. Она пришла без предупреждения. Помню, какой уставшей она казалась – но теперь пытаюсь понять, была ли она еще и напугана. Она сказала, что пришло время уходить, и я… я решила, что она о Бранте. Я решила, что она наконец сдалась из-за давления от дурной партии и понимала, что она никогда не простит себя, если сдастся только потому, что было тяжело. Поэтому я сказала, что нельзя подчиняться страху. Сказала, что…

– Что? – спросила Софи, не дождавшись продолжения.

Эдалин покачала головой и, встав, отдала Софи дневник.

– Опасно жить прошлым.

Она обернулась к двери. Но перед тем, как уйти, прошептала: