Вечное возвращение. Книга 2

– По делам тут, Сашечка, по делам. Думаешь, у тебя одного делишки? Иной раз и у нас, старых, неотложность. – И сейчас же с хитрецой насмешливой: – Ну, а как там у вас в коммуне-то, все слава богу?

– Ничего, спасибо. Тебя, старый режим, под ноготь возьмут скоро. Почему холост? Налоги платить будешь?

– Налог? Ах, шутники, шутники! А ты сумей, сосватай дяде-то настоящую. Вот теперь, говорят, девиц-то рожать запрещено. Непременно чтобы как есть сразу женщина. А мне девица нужна, я по старинке. Вот и расстарайся. Только найдешь ли хоть одну такую-то?

– Ах, дядя, дядя, брось ты старинку, давай жить по-новому!

– Да я живу, живу, как в раю безлиственном. Только упущенье в раю-то, упущенье, говорю. На уборных-то вывески не по закону – для дам. Вишь ты – высший свет! Это даже мне обидно. Прикажи сменить, чтобы «для женщин».

– Ну, ладно, ступай там по своим делам. Только сказал я раз, как тебя звать надо. Так оно в самый раз и будет.

– А как, Сашечка, как?

– Забыл разве? Повторю, а ты запомни – щучьи мощи!

– Ах, шутник, шутник! Ну прощай. Так налог, говоришь? Дело, дело, мерьте вашим четвертым. А я, Сашечка, назад скоро.

И уж на лестнице:

– Чтоб тебя громом по маковке, щенок скуластый! Вишь что выдумал – щучьи мощи! Накось, приложись!

Любит суета людей, особливо на улице, да к вечеру. Чуть кто выйдет из дому, так сейчас пятки щекотать и в уши нашептывать:

– Торопись, опоздаешь!

Вот и бегут, надо не надо, без оглядки. Толкают без уважения.

– Что ты, черт, рачьим ходом идешь? Вперед смотри, а не назад, ротозей полосатый!

Мерит палочка мелкими стежками мокрую панель. Первый раз остановилась у корзинки с леденцами.

– Давай, мамзель, сладости на три копейки.

А второй раз у освещенного окна. На нем бокалище ведерный нарисован, и пена через край, а рядом рак.

Тут еще раз обдумалось все. Как спросить? Ведь придется по имени и отчеству назвать. Была Дуня, а тут пожалуйте – Евдокия Власьевна, как бы в четвертом измерении, прямо хоть уходи!

Но пощупал в кармане леденцы и вошел.

Над липучими столиками пивной дух. Звенит стекло. Эк, людям делать нечего – едва к молодцу у стойки продерешься.

– А что, нет ли здесь Евдокии Власьевны?

– Здесь, здесь. А вам зачем?

– Скажите, что родственник по мужской линии.

– Так вы зайдите сюда. – Сунул молодец голову за портьеру: – Евдокия Власьевна, к вам! – И Кронида Семеновича в комнату пропустил.

Навстречу сама хозяйка.

– Что-й-то, Господи, никак Кронид Семенович? Так и есть! Ну, что же, здрасьте! Вот уж, скажу, неожиданность – оробела даже, как дура. Может, присядете? Только, конечно, уж не в гости, а так. Вон как у вас в грудях свистит!

– Спасибо, Евдокия Власьевна, присяду, отдохну немножко. Вот, знаете, свист какой в сердце залез: пока сижу – ничего, а то так очень громко, даже неприлично. А ничего не поделаешь – года!

Сел, пальтецо расстегнул и в платочек высморкался.

– А я думаю, дай-ко зайду, спроведаю, как вот Евдокия Власьевна поживает и что мой сыночек поделывает? Вот гостинец ему принес.

Положил леденцы на стол и ответа ждет.

Не сразу ответ получился:

– Вон вы куда метите, Кронид Семенович? Насчет сынка надумали чего-то? Только, слава Богу, поздно.

– То есть как это поздно?

– А так.

– А как так?

– А так. Помер сыночек, и все тут.

– Как так?

– Да что вы все: как да как? Помер, говорю, и на кладбище лежит. Помощи вашей не дождался, вот и пошел на вас жаловаться.

Но, словно не слыша, повторил тихо Кронид Семенович:

– Как так помер?

– Уж не знаю, оглох ты или что, только скажу тебе, был плох, а стал, кажись, еще лучше! И с чего это жалость на себя напустил? Сыночек, сыночек! А на что он тебе, сыночек-то, сдался? Когда голодали, вспоминал? На письма отвечал? Нет? Ну, так и не отец ты, а как был трепло, так и есть! И, пожалуйста, уходи ты, Кронид Семенович. Очень скучно мне смотреть на тебя, ненужный ты человек!

Хотел ответить, но встал и зашаркал к выходу.

– Возьми с собой сладости-то свои, «раковые шейки», куда мне их?

Возвратился послушно, «раковые шейки» в карман положил и, не мигая, сказал с расстановкой:

– Халда ты, халда, пивная хазина!..

Больше ничего не придумалось – повернулся и прочь пошел. А если бы оглянулся, удивился бы на Евдокию Власьевну – она плакала.

Когда вернулся домой, на примус обрушился. Уж тот и горит и шипит вовсю, а его-то качают, а его-то качают, чуть что не задохся. Еще немного, и до взрыва дело довел бы. Кипятку накипятил, долго ключом бил – только зря: чайком Кронид Семенович почти не баловался – какой-нибудь там стаканчик, только чтобы «раковые шейки» не завалялись, а сам все пых-пых – пыхтит папироской, одной, да другой, да третьей, а потом, не молясь, в постель.

Действительно, дыму много, а что толку?

Перед тем как лечь, книгу свою по привычке раскинул, но даже до чистого листа не доискался, бросил – так и осталась раскрытой, коли заглянуть, прочитать можно:

«Бульон с ромом для слабых детей и взрослых, которые принуждены вести деятельную жизнь и быть в постоянном движении».

А дальше самый рецепт и приписка:

«Сытый голодного не разумеет».