Вечное возвращение. Книга 2

Но мало! мало. Уже и шмарам скучно. Уже шмары начали танцовать. Это наступал тот момент, когда и парнишки и девчонки вдруг чувствовали, что что-то у них не то, что-то нехорошо, коряво, что-то даже обидно. И это сознание круто свертывалось у всех в ком злости.

– Так бы и скрипнул какому фрайеру.

– И-их! Кабы комса прихряла! Уж и измутохали бы, лярва! – вожделенно открыл суть сегодняшнего дела Дворняжка, – не лезь, лярва!

– Бро-ось! Я говорил – плешь, вот и есть, – с тоской проныл Блин. – Не будут они.

Но зато фрайер как по заказу появился. Какой-то кругленький франтик с маленьким бантиком (кис-кис) на шее и тихонькая девица, аккуратненько слипшись боками, сунулись в сквер.

Даже не смигнулись парнишки.

– Ах ты так! Ты кис-кис мое мять! – наскочил Блин на Фильку.

А Филька уже знает, что надо, и цап по рукаву Блина.

– Так ты и драться еще! – заорал Блин и за ним.

Филька от Блина, да прямо на лакированные «лодочки» девице.

Фыркнул франтик, зашипела девица.

– Маль-чишка! Уу!

– Га-га-га! Кис-кис! Гляди склещились как!

– Брысь на крышу! Разливай их!

– Ай-яй-яй! Они льются! Мое платье!

– Пардона даю, гражданинка. Сорвалось…

– Это хамство! Это возмутительно! Уйдем отсюда, Соня.

– Нахалы! Хулиганы!

– Что-о!

– Сунь! Наверни им!

Тяжело заскакал по мостовой булыжник, но и он не догнал франтика и запакощенную Суфлером девицу.

Гогот, визг, все резкое, вывороченное, обозленное.

Но мало, мало! Чего бы огромного, настоящего, чтобы выскочить, вырваться из себя! Показать! Удивить! Где? Куда?

– Волгарь прихрял! – почти топотом бросил кто-то.

И точно вспрыснуло лихорадкой парнишек. Разом отошли они от шмар и сгрудились, озираясь по сторонам.

– Волгарь!

– Петька Волгарь.

Вот оно настоящее. Волгарь. Петька Волгарь. Который вчера только…

– Шухер! Не горлови лох. Стукну.

О настоящем надо молчать. Молчит и сам Волгарь в темном углу сквера. Он без шмары. У него и не было шмары. И не хотел он их. Думал он про одну, думал. Но она… нет ее… Смылась она…

– Влил, братишки. Не мог он… – в зависти усумнился кто-то.

– Пошел ты в сапог. Говорю – знаю.

– Нее?

– Ну да! Видишь ли так: когда он догнал Кляву у моста, тот обернулся, да ему в рыльник и за шпайкой полез. Не стерпел, знаешь ли, Волгарь схватил его за душник да к перилам. И скинул. Тут Васка откуда взялась и Волгарю в нюх. «Ах, так!» – Волгарь взял ее поперек, завернул катушки и за ним бросил. Все равно, грит, ни ему, ни мне тогда. Потом нашел мильтона: «Братишка, грит, там кто-то купается» – и на хазу.

– Шухер! Сойди! Векша!

Затихли шмары. Как бы засторонились они от парнишек, как бы охладели к ним даже. Но заострились они, чтобы не мешаться, чтобы шире была парнишкам дорога. Они и охладели, но от ожиданья. Это ожидание чего-то, что вот-вот готово сорваться, встряхивало их ознобом и мгновенной веселостью.

Затихла будто и братва. Но взгляды колкие и нещадные, хриповатый, осунувшийся голос говорили о другом. Жажда до гнета нагрузить свои плечи деятельностью, размахнуться, прыгнуть, потешить и потешиться и тут еще вчерашний, «настоящий» пример Волгаря, все это сперлось внутри парнишек и хотелось и ждало как динамит в бомбе.

Но ждать не в моготу. Грудь распирает. Филька уже не выдержал и разбил камнем электрический фонарь. Уже Суфлер мякнул сапогом в беременное брюхо собачонке. Шмары стабунились в углу.

Грабеж, убийство, изнасилование, – вот что рождают эти моменты.

– Ком-со-ма-а! – раскаленным шилом проткнул назревшую бомбу Коська.

И лица у всех точно стянуло холодом. В карманах зашевелились ножи. Это комса идет в резку за Кляву и Васку. И пусть парнишки знали, что они тут не при чем, все равно: оправдываться признавалось только шаба-ром да булыжником и значит – даешь комса.

Комсома же веселой и размашистой толпой, с хохотом ввалилась в сквер.

Подпрыгнул шкет Коська.

– Фи-й! Греми наши!

И…

Произошло невероятное.

Только что Филька разогнался на комсомолку Шуру Васильеву, его хвать налету комсомолец Жилкин и в тиски.

– Ты чего, паренек, а? – повернул он Фильку к себе лицом.

– А ничего! – сшибся с наскоку Филька. Он сейчас только заметил, что в толпе больше половины комсомолок, с которыми чего же драться.

– Ничего, говорю!

– Вот так будь здоров – таскай с мясом? Так-таки и ничего?

Тут подскакивают Суфлер с Дворняжкой. А сами так и ходят, так и рвутся, так и ищут, с кого начать, хотя и заметили то же, что и Филька.

– Кто тебя, Филька? Который? Давай его!

– Да ни который, товарищи, сам сорвался. Мы его спрашиваем: «Ты чего, паренек?» а он говорит: «Ничего».

– Почему, из-за чего не пойму ничего? – удивилась Шура.

– Так в чем же дело, товарищи? – вопросительно заулыбались комсомолки.

– А ни в чем! – дав своей горячке другое направление, выставили клеши парнишки. – Сойти вам надо отсюда. Понятно?

Вскипели комсомольцы. Кулаки набухли железом.

– Как, товарищи? Что?

– Поцелуй… – и не договорил Суфлер скверную прибаутку. Уж очень одна комсомолка на него посмотрела, как будто бы он был кислый. И тут же заторопилась сказать.