Вечное возвращение. Книга 2

– Спутал! – скорее с облегчением, чем с сожалением проговорил Дворняжка.

И точно сдавливающий горло ворот расстегнули парнишки. Только тут они почувствовали, что Волгарь их все же насиловал.

– Фи-й! – беспощадно, хотя и трусовато пустил ему вдогонку Филька и торнулся, было, к своей новой знакомой Шуре.

Но, взглянув на Васку, шибко захлопнул свой рот ладонью и уставился на ее протянутую руку.

Да и верно, что это она. Вот Волгарь уже вышел на панель. Вот он уже подобрал с дороги чинария и закурил. Вот он уже завернул за угол, а Васка все еще ведет за ним протянутую руку. Одурела, что ли?

– Теперь видели его? – спросила всех Васка, держа по-прежнему руку.

И вдруг все разом задвигались, заговорили, захохотали, указывая на Васку.

Никакого, оказывается, бобика у Васки и не было. Просто она все время указывала на Волгаря пальцем. И все.

А в темноте показалось, что она бобиком ему грозит.

– Ну, а как же потом было?

Это комса у Митьки Пирожка спрашивала.

Пирожок сдунул пылинку с бюста Ильича, потом подтолкнул пальцем свисившийся со стола журнал в обложке с мавзолеем и поддернул клеш.

– Волгарь запоролся. Сходил он раз на чердак, бельишко себе сменить. А хозяйка жабра была и за милюками. Милюки: «Слезай!» говорят. А он кирпичом в одного: «Не ваше, грит, дело в мою внутреннюю политику касаться». Тут мильтон ему рукояткой шпайки в рыло. А Волгарь – в бутылку.

– Я, – грит, – на вас, лярвы, прокурору касацию вынесу. Нет вашего права чужой рыльник портить. Не вор я вам какой.

Ну, его в дежурке и спрашивают: «Как же ты не вор? А узел?»

– Дык очень просто. На Октябринах я был. Известно, не выдержал, выпил. А утром, отчего и не знаю, спать захотел. Вот я пошел искать, где покимарить бы. Да и позвонился в одну квартиру.

– Кого дьявол сунул?! – заорал мне кто-то.

Вижу, горловить может, а думаю, мне бы твою плевательницу увидеть, может и сплантуем.

– Дайте, – говорю, – попить, гражданин. Страсть хочу.

– Сейчас дам, подожди.

Гляжу выносит он целое ведро, даже плещется сверху.

– Пей.

Я пригубил глоточек и в сторону.

А он:

– Пей все, коли пить хочешь.

Я было пятиться, а он забежал за меня и ни в какую.

– Пей, – грит, – все! – и только.

Почти полведра выкачал.

– Хватит, – говорю, – гражданин, напился теперь. Дай, – говорю, – вам и вашей распромамаше вечной памяти.

Опрокинул тогда он мне на голову ведро с остатками, хряснул кулачищем по донцу и захлопнул за собой дверь.

Отряхнулся я и по лестнице выше. Иду, иду, вижу чердак. Ну и лег.

– А узел зачем?

– Чево узел? Я его под головы сделал.

– Тогда для чего же ты милиционера-то кирпичом резнул?

– А спросонья! Думал, что налетчики какие.

Засмеялись милиционеры и заперли его. А потом оказалось, что он с мокрого дела смылся тогда. Не иначе «налево» поведут. Семью вырезал.

Этим, видно, и кончит.

А с Ваской так было.

Когда она пальцем-то Волгаря прогнала, гамазухе хошь не хошь, а смешно, да и Васка фортач. (Ведь заметь тогда Волгарь, что только с пальцем она, убил бы.) Обступили, значит, Васку а самим все же завидно: не соглашаются, что она такая.

– Я видел, что палец, не говорил только.

– А я не видел? – это Дворняжка обиделся. – Бобик блеснул бы, а тут сразу видно.

Комса же только поддакивает. Потому ведь все по Васкиному плану было. Она так и сказала на собрании.

– Комсома виновата, что у нас еще хулиганов много. Одни на пару с ними, другие же наоборот, воротятся, презирают их, гордятся, а их же только и ищут, милюкам сдать. Вот и вся борьба. А к чему она приводит? Только разозлит и все. Давайте-ка, ребята, вспомним, что они дети таких же, как и мы, да пойдем вот прямо с собрания в сквер и перезнакомимся с ними. А когда они начнут выделывать всякие штуки, то не кислить рожи, но и не ржать на это, а молчать пока. Конечно, они начнут, может, подкусывать да разводить нас, а мы мимо ушей. По несознательности же. А главное, самим примером быть. Хорошие примеры куда заразительнее худых. Только надо от них отодрать Волгаря. Его уже не исправить нам. Но за это я берусь.

Тут Клява в азарт.

– Я его! Дай мне его!

Васка как глянет на него. Но смолчала.

– Ты, Клява, в резерве будешь.

Так и вышло.

Сначала парнишки было бузить перед комсомолками. Без этого у них считалось, что и силы в тебе никакой нет. А девчонки ихние нет-нет да для отчаянности и отхватят мата. Только видят, что нет того жиганства в этом, худо как-то, барахлисто получается. Потому не принимала этого комса и виду не говорит. А кто виду никогда не дает – еще понятнее все делается. И сошли.

Тут Васка и билеты в клуб стала раздавать комсе, да как бы заодно и гамазухе раздает. Что значит – все одинаковы.

Так и задрыгало все в парнишках и девчонках.

– Благодарствуйте, – заговорили они с тихостью.

Конечно, прихряли.

А через два-три месяца почти вся гамазуха прикрепилась к Клявинскому коллективу.

Васка-то сошла. Через полгода по декрету пойдет. Ведь она так и зарегистрировала на себе Кляву. А пока она на рабфаке.

Вот и все.

Николай Смирнов

Юная зима

(Записки Вьюгина)

Неспящих солнце – грустная звезда.

Байрон

I.