Вечность в тебе

Мои кровать, шкаф и письменный стол стоят в центре комнаты. Передвигать все это одной было нелегко. Но я справилась. Мебель накрыта, и полимерная пленка, которую я тоже нашла в коробке, оставленной Кристофером, прилипает к моим босым ступням при каждом шаге.

На мне старый папин комбинезон, который я нашла в подвале и который, конечно, слишком велик для меня. Я слушаю музыку. В данный момент это «Blonde on Blonde» американской группы Nada Surf. Песня напоминает мне о моем брате. Ему она нравилась. Нет, она нравилась нам.

Несколько лет назад мы с Кристофером смотрели в кино «Любовную лихорадку» и потом неделями без конца крутили этот саундтрек. Я уже лет сто не включала эту песню. Слышать ее больно, но это самая приятная боль во всем мире.

Я до сих пор помню, что тогда мы, вообще-то, хотели посмотреть что-то другое, но уже не помню что. Билеты на показ в кинотеатре торгового центра были распроданы, и вот мы спонтанно изменили свои планы и отправились в «Музей световых игр». Был знойный вечер с темным сине-зеленым небом, какое бывает только в городе и только в середине лета. Зал в старом кинотеатре был почти пуст, и мы ели кокосовое пралине. Две упаковки. И ведерко попкорна. Он был сладким и на вкус напоминал масло.

Я окунаю малярный валик в краску и катаю его в ней, пока он не пропитается. Потом поднимаю его вверх, и отдельные капли стекают по стене, как белый дождь по оконному стеклу. Очень медленно. Я смотрю на них несколько секунд, потом двигаю валик вверх и вниз. Длинными полосами. Вверх – вниз, снова и снова. Краска проглатывает отдельные капли, и все становится белым. Чистая линия, рассекающая желто-серый цвет.

Я крашу не спеша. Телескопическая штанга делает меня такой высокой, что я добираюсь до самого верха. До самых углов. Как будто у меня руки длиной в полтора метра. Саундтрек подходит к концу и плей-лист начинается сначала. Песня номер один: «Someday» группы Los Lobos.

Иногда, слушая музыку, я не могу не верить в Бога. По крайней мере, до тех пор, пока не посмотрю новости. Кристофер как-то сказал: «То, что происходит, не имеет никакого отношения к Богу, Лиз. Все в мире рукотворно. Это наша свободная воля». А после мы часами обсуждали свободу воли и не лучше ли от нее просто избавиться. В то время мой брат не верил в Бога. В то время он был убежден, что мы лишь случайность. Случайность на маленькой планете, вращающейся вокруг Солнца. Мне всегда хотелось во что-то верить. Во что-то большее, чем мы. Но не знаю, верю я или нет.

Я снова опускаю малярный валик в краску. И в этот момент начинается «Lorraines Song» Терезы Андерсон. И я чувствую мурашки на своей коже. Как и всякий раз. Я стою в комнате с комком в горле и телескопической штангой в руках и закрашиваю прошлое. И вдруг мне кажется, что Кристофер здесь. Будто он стоит рядом со мной. Будто атмосфера изменилась.

Может быть, это музыка. Или память о нем. Или это то, во что мне так хочется верить. Это то, о чем мой брат написал мне, что он всегда будет со мной.

Я опускаю малярный валик и плачу. И впервые за долгое время это хорошие слезы. Слезы воспоминаний. Несущие странную смесь меланхолии и свободы. Они не вырываются из меня против воли, они тихо бегут по щекам в то время, как я улыбаюсь.

Вечер понедельника, 10 апреля

Джейкоб

Сегодня я снова был на тренировке. Я избивал мешок с песком так, словно он был моей трусостью. Но в схватке с боксерской грушей победить нельзя. По-моему, с трусостью дело обстоит так же.

Я спускаюсь в метро. Здесь довольно многолюдно, а взгляды большинства людей угрюмые и раздраженные. В этом я от них не отличаюсь. Мобильник в моем кармане вибрирует, и я неловко вытаскиваю его. На дисплее высвечивается надпись: «одно новое сообщение». Оно от Луизы.

Луиза Кениг:Я только что думала о тебе. Надеюсь, у тебя все в порядке.

Я чувствую, как кончики пальцев немеют. Знаю, что хочу написать ей, но мне не хочется это писать. Но потом я преодолеваю свою трусость. Или гордость. Не знаю.

Джейкоб Беккер:

Я в метро. Следующая станция – твоя. Я мог бы выйти.

Биение моего сердца ускоряется, а поезд метро замедляет свое движение. Я разглядываю коричнево-бежевые полосатые стены – очередную безвкусицу родом из семидесятых годов – и напряженно жду ответа Луизы. Сердце бешено стучит. И тут я вижу, что она что-то пишет. Поезд останавливается. И как раз в тот момент, когда двери открываются, приходит сообщение Луизы.

Луиза Кениг:Мне бы очень хотелось увидеть тебя.

Я выхожу из вагона с широкой улыбкой на лице, и шаги, которые ведут меня наверх, становятся широкими. Я иду к выходу на Лазаретштрассе, и все, что только что было плохого, вдруг исчезает. Мое настроение внезапно улучшается. Меня будто включили, как лампочку. Как будто до этого я весь день проходил на автопилоте.