Ближе к десяти мы отправились обратно. Я была сыта, в хорошем настроении и, по моим меркам, довольно говорлива. Но чем ближе мы подходили к квартире, тем теснее становилось ощущение в моей груди, и я сама становилась все более и более молчаливой. Мне еще не хотелось возвращаться. Я чувствовала себя пленницей, которую снова возвращают в камеру. Но настоящая причина была не в этом. Во всяком случае, она была не единственной. По правде говоря, я не хотела, чтобы Джейкоб уходил. Я еще не хотела прощаться.
Возможно, я могла бы попросить его остаться. Может быть, он даже остался бы. Но моя кровать слишком мала для нас обоих: всего девяносто сантиметров в ширину. И это было намного ближе, чем я могла бы оправдать. Дружбой, по крайней мере.
В конце концов, какими-то обходными путями, мы оказались здесь. В кино. Окруженные морем людей, в котором мы тонем вместе. Мы стоим у кассы, и грудь Джейкоба у меня за спиной.
Когда подходит наша очередь, я вручаю кассирше свой подарочный сертификат на день рождения. Мне не нужно говорить, что нам хочется посмотреть, потому что есть только один кинозал, один фильм и один сеанс. Кроме того, дело совсем не в фильме. Мне все равно, что мы будем смотреть. Я просто рада находиться вне своей квартиры. С Джейкобом.
– Внизу, к сожалению, соседних мест не осталось, – говорит кассирша. – Только наверху, на балконе.
– Хорошо, – отвечаю я, – тогда на балконе.
– Это будет стоить на четыре евро больше.
Джейкоб кладет деньги на стойку прежде, чем я успеваю это сделать, и кассирша заглядывает поверх меня ему в лицо, а потом улыбается. Эта улыбка так отличается от той, что была адресована мне. Она какая-то настоящая. С искорками в глазах.
– Полагаю, вы не против, что это место для пары.
– Что-что? – спрашиваю я.
Она ухмыляется.
– Парное место. Это два сиденья без подлокотника между ними.
«Два сиденья без подлокотника между ними». Я вскидываю глаза на Джейкоба, вижу, что он улыбается, и сглатываю:
– Хорошо. Мы их возьмем.
Кассирша усмехается и протягивает мне билеты.
– Ну что ж, хорошо вам провести время.
Впечатляет, сколько внимания привлекает девушка без волос. До сих пор я никогда не замечал этого, ведь мы почти не выходили на улицу, а если и выходили, то Луиза всегда была в шапке. Но сейчас, здесь, в этот момент это бросается мне в глаза. Луизе даже не нужно ничего делать. Стоит ей войти в помещение, и все уже смотрят на нее.
Я тоже смотрю на нее. Но по другим причинам. Я рассматриваю ее круглый затылок и тонкую шею, наблюдаю, как она опирается на парапет и смотрит вниз. Как будто это перила корабля, а паркет – океан. На мгновение мне становится интересно, думает ли она о своем брате. Об окне в ванной комнате и высоте. Но для этого Луиза кажется слишком беззаботной. Слишком радостной. Она оглядывается и улыбается, даже не замечая, что все смотрят на нее. Или просто не позволяет себе этого замечать.
Мне кажется, я знаю, что думают люди, когда видят ее. «Боже мой, бедняжка. Такая красивая девушка. А ведь она еще так молода». Затем они быстро отворачиваются. Может быть, потому что понимают, что глазеют на нее. Или потому, что не хотят испортить себе вечер. Рак – настоящий убийца настроения. А разве может быть что-то еще? В их понимании бритая девичья голова неизбежно означает рак. Никто в здравом уме не стал бы делать подобного добровольно.
Луиза садится рядом со мной, и ее глаза сияют чернотой. Мы держим дистанцию, как будто ждем третьего человека, который зарезервировал место между нами. Все беседуют, смеются и шумят. А мы просто сидим на своих местах. «В тихом омуте черти водятся», – думаю я, а потом задаюсь вопросом, насколько мы, Луиза и я, вместе. При этой мысли я не могу не улыбнуться. И она отвечает на мою улыбку, как будто знает, о чем я только что думал. Немного подвигаюсь в ее сторону и смотрю Луизе в глаза. Она тоже смотрит на меня, а затем тоже придвигается немного ближе. Всего на несколько сантиметров. Мы не касаемся друг друга, но для третьего человека места больше нет.
Свет медленно гаснет, и колено Луизы на мгновение касается моего. Я чувствую сердцебиение во всем теле, и воздух кажется электрически заряженным. Как перед вспышкой молнии.
Я запускаю руку в пакет с попкорном. Раздается шорох, а потом я чувствую руку Джейкоба. Когда поворачиваюсь к нему, наши взгляды встречаются, а руки слишком долго остаются в пакете. Никто из нас не двигается. Никто не достает попкорн. Все сразу замедляется. Не считая моего сердцебиения.
Фильм продолжается, но мы больше не смотрим на экран. Свет от него освещает правую половину лица Джейкоба, левая половина – черная. Мое дыхание такое неровное, каким не было никогда. А потом, совершенно внезапно, кончик его пальца касается моего указательного. Я задерживаю дыхание. Всего на мгновение. Мешок шуршит, словно хочет выдать нас. Его кожа теплая и мягкая.
Время останавливается. Больше всего мне хочется упаковать этот момент с собой и забрать его домой. Это чувство и стук сердца. Это странное напряжение между нами двумя.