Вечный сон

– Мое тело? Тебе? – спрашивает она как можно тверже.

Седна на это лишь кивает. И этот кивок говорит ей все.

Она вспоминает тот морской вечер. То, как тряслись руки у отца, как он отдельно просил ее не перечить и во всем слушаться. Как не бил ее несколько недель перед ритуалом. Как долго, часами готовился и погружался в забытье.

Анэ теперь понимает.

В тот вечер он спускался к Седне. Договаривался с ней, готовил тело дочери, собирал свежие медвежьи шкуры. Взял буковник, чтобы отправить в будущее себя или Седну, если что-то пойдет не так.

Он предусмотрел все. В том числе – ее смерть. Своей собственной дочери.

Маленькой беспомощной Анорерсуак.

Дышать становится тяжело, почти больно. Она спокойно могла бы умереть в ночь ритуала – так и не узнав всей правды, не возродившись в чужом теле, не испытав ту боль. Самым страшным испытанием для нее остался бы гнев отца – и это чувствовалось так правильно, так спокойно, что Анэ едва не застонала от разочарования.

Как никогда сильно ей хочется умереть. Чтобы ее тело навсегда разорвалось и растворилось. Чтобы она обрела покой там, где всегда мирно и тихо – и нет ни отца, ни его сурового взгляда, ни правды, удушающей и до дрожи холодной.

Седна все смотрит куда-то в сторону, и волосы ее медленно, плавно оплетают пещеру. Анэ понимает, что богине совершенно ни к чему спешить, – если та захочет, то ни Анэ, ни Анорерсуак никогда не вернутся к живым людям.

– Зачем тебе меня убивать? – спрашивает Анэ единственное, что приходит ей на ум.

Седна смеется и вытаскивает обрубки рук из-под тяжелой копны волос. Они слегка кровоточат, и багровые капли опускаются на волосы, на ее тело, на землю.

– Ты с ним заодно, – все, что она говорит.

На Анэ накатывает страх. Сердце бешено стучит в груди, ладони потеют, волосы липнут к щекам и ко лбу.

Если она умрет прямо сейчас – отец окажется прав. Его ритуал получится, хотел он того или нет.

Анэ готова была умереть за отца, но не теперь. Когда рушится земля под ногами и прошлое оказывается ложью, жизнь обретает новый смысл. Она по-новому чувствует свое возрожденное из смерти тело, по-новому слышит дыхание – и совершенно по-новому цепляется за жизнь.

Чтобы выбраться из Адливуна. Чтобы вернуться в прошлое, туда, где все началось, – и исправить то, что еще можно исправить.

– Я. Не. С ним, – твердо говорит она.

Седна поворачивает на нее огромную голову и смотрит – долго и пристально. Белое свечение ее глаз словно протыкает голову и проникает внутрь, все стремясь найти правду.

Но правду Анэ уже сказала.

Возможно, в первый раз в своей жизни она чувствует, что полностью честна. Ей за многое еще придется перед собой ответить – но в ритуале отца ее вины нет.

Анэ вдыхает глубоко и громко. Мертвый, сырой воздух оседает в легких.

– Ты правда не знала? – хрипло протягивает Седна, и Анэ тут же кивает.

Они смотрят друг на друга – морская богиня и ангакок. Преданные своими отцами, обладающие особенной силой – они обмениваются взглядами, одновременно понимающими и глубокими, невыносимо грустными. У них общая боль – и даже сила, кажется, почти что общая.

Анэ смотрит на обрюзгшее старое лицо – и видит в нем ушедшую молодость, доброту и доверие к отцу, которого он не заслужил. Она не знает, о чем думает Седна, но видит, что взгляд ее будто смягчается и волосы плавно опускаются.

Богиня отводит взгляд. По воздуху к ней подплывают огромные синие рыбы, чтобы тут же скрыться в волосах. В темных прядях Анэ слышит копошение, от которого ей становится дурно.

– Когда мой отец… убил меня, – Седна словно выплевывает каждое слово; белым взглядом она впивается в ближайшую стену, – я сделала все, чтобы стать той, кем вы меня называете. Седной, Нерривик, Нулиаюк.

[15] сделала все, чтобы обрести силу и подчинить себе Адливун. Чтобы быть везде в море. Чтобы вы приходили ко мне и просили милости. Я сделала это, чтобы забрать своего отца. Чтобы он… он испытал это на себе. Я отпускаю души всех, кроме него. Он это знает. Он мучается.

Анэ опускает голову, видя перед собой ровную темную поверхность. Блестящую, словно искры в снежной буре. Она старается не думать о голове отца, выглядывающей из сугроба, и о его черепе, истошно кричавшем ей имя богини.

Но мысли так и приходят в голову. Словно крабы, ползающие по плечу.

– Как вы с отцом… договорились? – задает она вопрос, от которого ей на самом деле хочется убежать и скрыться.

Седна глубоко вздыхает.