Вечный воин

Только выйдя на веслах из порта Фессалоники и подняв паруса, я понял, насколько соскучился по морю. Свежий попутный норд-ост подгонял мое судно, получившее название «Хильда» в честь молодой жены. С помощью самодельного лага я определил скорость в одиннадцать узлов, которая по нынешним временам является фантастической. Легкая многовесельная галера может на короткое время и на спокойной воде разогнаться узлов до восьми-девяти, а мы идем так быстро в грузу. Три трюма набиты льняными тканями. Везем их в Египет. Захотелось мне пошляться по миру в роли купца, посмотреть, что и как в других частях Восточной Римской империи? Может быть, понравится где-нибудь, осяду там, куплю имение и начну новую жизнь. Население сейчас мало мобильное, так что вряд ли встречу кого-нибудь из «константинопольской» жизни, кто сумеет опознать меня. Переехал за несколько сот километров — считай, пропал без вести.

Рядом со мной на полуюте Хильда, Радомир и Бинди. Они первый раз в жизни вышли в море. После того, как берег исчез из вида, они смотрят на голубую воду, окружающую нас со всех сторон, со смесью страха и восторга. И матросы тоже. Привыкли на галерах перебегать от одной ночной стоянки до другой, держась, так сказать, рукой за берег. Идем по компасу, который для них в диковинку. Как и штурвал — довольно большое колесо со спицами, которое крутят два человека, стоя на главной палубе возле полуюта, между дверьми в мою каюту, которая по правому борту, и Радомира, которая по левому. Он теперь не только слуга, но и типа старшего помощника, правда, лишенного права вмешиваться в судовождение, в котором мне помогает навклир, как сейчас называют и судовладельцев, и капитанов, Евсевий — пожилой мужик с длинной и наполовину седой бородой, неразговорчивый и скорый на руку. Уже два матроса ходят со свежими фингалами, потому что недостаточно быстро выполняли его приказы. Он много лет служил на «круглых» судах, поэтому удивляется меньше остальных.

Что не мешает Евсевию поинтересоваться:

— На ночь подойдем к берегу и станем на якорь?

Сейчас плавание на «круглых» судах в этом регионе мало отличается от плавания на галерах, разве что первые не вытаскивают на берег.

— Нет, ляжем в дрейф в открытом море, — отвечаю я.

Евсевий пожимает плечами: хозяин — барин. Представляю, каким самодуром считает меня. И это я еще не сказал ему, что знаю Эгейское море лучше.

Здесь много островов, поэтому передвигались только в светлое время суток, пока не миновали Родос. Оттуда рванули напрямую в Александрию. Шли по компасу сутки напролет. Первые два дня дул все тот же норд-ост силой баллов пять, неспешно подгоняя марсильяну к африканскому берегу. Утром третьего стих почти до штиля, чтобы к ночи смениться на западный и разогнаться до штормового. Точно не могу сказать, но баллов семь было. В Северной Атлантике я бы по такой погоде продолжил плавание, а в Средиземном решил не рисковать, приказал опустить паруса и отдать плавучий якорь, который до этого был непонятной вещью для греческих морских волков из моего экипажа. Сделав это, большая часть их сразу слегла пластом.

Пошвыряло нас полтора суток, а потом шторм стих так же быстро, как и начался, сменившись умеренным северо-западным ветром. Предполагая, что нас сильно снесло на восток, я приказал взять правее, строго на юг. Ночью меня разбудили, потому что увидели немного левее курса огонь Александрийского маяка. Стали держать на него. На рассвете увидели маяк во всей красе. Он все еще цел и издали так же грандиозен и красив.

Мы встали на якорь возле входа в бухту. Судов там было мало. Наверное, только местные. Из Фессалоник, не говоря уже о Константинополе, придут не скоро. Там навигация только началась. Наверное, сейчас гребут по Эгейскому морю от острова к острову.

Александрия показалась мне такой же, как много лет назад, когда был здесь с Гаем Юлием Цезарем. Сразу вспомнил, как в Константинополе один из адвокатов, коротая время в ожидании клиентов, рассказал мне, что великого полководца и государственного деятеля убили не кинжалами, которые нельзя было пронести на заседание сената, а костяными и железными стилосами, которых там было вдосталь, потому что писцы записывали речи выступавших. Я еще удивился, когда впервые услышал известие о смерти Гая Юлия Цезаря, как это он выдержал двадцать три удара кинжалами?! На самого крепкого мужика хватает два-три. Зато уколы тонких заостренных палочек можно терпеть долго. Другое дело, что не хотелось бы.