Те, послушно, как белоглазые безмолвные рыбы, отступили чуть поодаль, встав в тень, куда уже не доставал свет костра. Из кустов выскочили вдруг две сестрицы – баба Варя да баба Груня и бросились на Ижориху. Та зло закричала, выставила вперёд руки, на каждой из которых повисло по старушке. Ижориха вдруг показалась Катюшке высокой-высокой, чуть не вровень с деревьями, а старушки крохотными, маленькими, как ёлочные игрушки. Ведьма лишь тряхнула рукавами и сердобольные Катины защитницы рухнули на землю.
– Всё никак не угомонятся, – прорычала Ижориха, и, склонившись к Кате, дохнула на неё жаром. От ведьмы пахло сырой землёй и лесом, старостью и тленом.
– Сейчас, сейчас, – склонилась она к костру, – Скоро Хозяин придёт, и завершим переход. Станешь ты, голубушка, родная кровь, новой ведьмой. Ничего, это только сначала страшно, а потом привыкнешь, ещё такое ли воротить станешь…
– Ещё всем вам покажет! – она повернулась к лежащим на мокром песке старушкам и погрозила им кулаком.
Катя собрала в кулак все мысли и волю, и из последних сил попыталась что-то предпринять, но тело не слушалось её, оно обмякло и сделалось ватным, мягкий шум волн, набегающих на берег, ещё больше туманил мысли. Луна вдруг сделалась тоже большой-большой, заслонив собою весь горизонт. И на её фоне увидела вдруг Катюшка медведицу. Тут же вспомнился ей мультик про Умку, который так любила она в детстве. Катя улыбнулась, и сквозь слёзы, множившие на ресницах лунные блики, поглядела на медведицу, которая шла по небу прямо к ним. Белоснежная шерсть её переливалась жемчужным сиянием в лунном свете, большие голубые глаза блестели как драгоценные камни и взгляд их почудился Катюшке таким знакомым и родным, но мысли были слишком путанные, чтобы понять, откуда она знает этот взгляд. Катюшка вновь ослабла.
Ижориха отчего-то засуетилась, занервничала, и, взглянув на Катю, заторопилась, поглядывая в сторону реки. Вода в реке забурлила, и там, где стоял мост, возник вдруг водоворот. Ижориха жадно уставилась на него, в ожидании кого-то или чего-то. Топливцы же сгрудились в кучу, прижались друг к другу, залепетали что-то непонятное своими толстыми, неповоротливыми языками, изъеденными рыбами.
И тут вдруг белоснежная медведица, сделав громадный прыжок и изогнув дугой могучую свою спину, прыгнула на Ижориху и повалила её наземь. Та взвыла, и в тот же миг оборотилась вдруг чёрной, как сажа, змеёй, толстой, что вековой дуб, и такой длинной, что хвост её терялся где-то во тьме, куда не доставал свет костра, пламя которого уже плясало до самых небес, вылизывая красными языками небесную твердь.
Острые зубы змеи сверкнули и впились в бок медведицы, та зарычала, ударила могучей широкой лапой извивающуюся тварь и разодрала ей когтями шкуру. Обе покатились, соединившись в страшной схватке, по траве, скатились в воду, из воды вновь выкатились на берег.
Кто-то толкнул Катюшку, равнодушно наблюдающую за сражающимися зверьми, в бок. Сунул к носу какую-то банку, горько и резко пахнувшую, в рот полилась жидкость.
– Пей, пей, родимая, – лица бабки Вари и бабки Груни замаячили над Катюшкой светлыми расплывчатыми пятнами, – Полынная вода тебя в чувство приведёт. Оморочила тебя ведьма трёклятая.
Катюшка послушно сделала несколько глотков и тут же в голове прояснилось. Она резко села, уставилась на свою руку, в которой по-прежнему торчал бесовской крест, а затем повернулась к медведице, что сражалась с чёрной гадиной. Схватка шла не на жизнь, а на смерть.
В какой-то миг вдруг глянули на Катюшку голубые глаза, и жаром догадки окатило её с головы до пят. Она узнала этот взгляд. Это были глаза её бабы Ули.
– Бабушка! – страшным голосом закричала Катя, и бросилась к ней.
– Стой, стой, сердешная! – ухватились за неё старухи, – Нельзя тебе туда, погубит тебя Ижориха.
– Ну и пусть, там бабушка, баба Уля моя! – вырывалась Катя.
– Нельзя, нельзя тебе, – как заведённые повторяли старухи.
Вдруг мощным рывком змея вынырнула из-под живота медведицы и впилась ей в бок, та взвыла, и кровь полилась из раны, враз потемнела жемчужная шерсть.
– Бабушка! – зарыдала Катюшка, – Пустите!
Медведица повалилась на землю, задышала тяжело. Змея обвилась вокруг цепким кольцом. Вдруг из леса показался рой голубоватых огоньков.
– Игошки, – прошептала Катя.
Светляки подлетели к ведьме, закружились хороводом, залепили ей глаза, облепили морду. Затрясла та всем телом, да крепко держались маленькие Игошки, не стряхнуть их. Из последних сил поднялась старая медведица, навалилась всей грудью на чёрную гадину, впилась зубами ей в глотку и перегрызла её. Черная жижа фонтаном забила из мечущейся во все стороны обезглавленной змеи. Игошки бросились в рассыпную, лишь один попал под поток, и тут же потух, упал, скукожился.