Ведьма

Вечером, когда все разошлись, молодой помещик поднялся в кабинет, теперь уже принадлежавший ему, и сел за стол. Он развернул рушник, вышитый цветами и именами – его и Вари. В конверте оказалось письмо, а вместе с ним портрет девушки, написанный углем. Варя мило улыбалась и смотрела куда-то вдаль. Внизу рисунка была сделана следующая надпись:

«Если любишь – сохрани, а не любишь – сожги».

Николай прочитал письмо, и тяжело вздохнув, отложил его в сторону. Ему не верилось, что когда-то Варя была его жизнью. Он жадно ловил каждый ее взгляд, каждую улыбку. Не ведал он, какие испытания приготовила ему судьба. Варю любил мальчишка, слепо верящий в то, что он сможет свернуть горы. Как оказалось, это не под силу никому. Смерть, как и жизнь не выбирают.

Молодой помещик подошел к камину, прихватив с собой письмо и портрет. Огонь потрескивал в очаге, но Никола не чувствовал тепла. Он поднес листки к пламени, чтобы навсегда уничтожить память о Варваре, но перед тем как огонь коснулся бумаги, он резко отдернул их и быстро сложил в бюро, вместе с рушником.

Николай не любил Варю больше, но она была частью той его жизни, которая навсегда осталась позади.

Глава 8. Осколки

Несколько дней спустя после смерти Николая Афанасьевича на тот свет отправилась Авдотья Петровна. Она ушла быстро и тихо, уснув в своей постели и больше не проснувшись. Когда Николай Николаевич зашел в комнату матери, чтобы осведомиться о ее здоровье, то нашел уже хладный труп.

Это событие надолго выбило молодого помещика из жизненной колеи. Похоронив следом мать, он дождался, пока все сельчане отправятся на поминки, а сам упал без сил на колени перед двумя крестами и горько заплакал. Николай Николаевич в тот момент не чувствовал ничего кроме раздирающего его душу на части горя, граничившего с безумием.

Он никогда не плакал, за исключением одного лишь раза, так, как на могиле у родителей. Вспоминать прошлое, которое теперь казалось чудным видением, не было сил. Заглядывать в будущее не имело смысла. Как будто кто-то разбил его жизнь, как зеркало и осколки разлетелись в разные стороны.

Внезапно молодого помещика посетила чудовищная мысль – покончить жизнь самоубийством, избавить себя от невыносимой боли. Но и эту мысль, как будто кто-то отловил и выбросил из головы Николы. Он еще долго сидел на земле, пока кто-то не притронулся к его плечу. Это была Руслана.

Николай Николаевич невидящим взором посмотрел на девушку. Она была единственным человеком, который теперь мог удержать его на этом свете. Руслана помогла встать Николе и отвела его в дом. Она проводила молодого человека в его комнату и уложила в кровать.

Руслана извинилась перед сельчанами, сказав, что молодому хозяину нездоровится, поэтому он не сможет сейчас присутствовать на поминках.

За столом, который накрыли в столовой поместья, сидели первые поселенцы, верные и надежные друзья Авдотьи Петровны и Николая Афанасьевича. То и дело в столовую приходили сельчане, которые искренне любили хозяйку за добрый и веселый нрав, трудолюбие и верность семье и Каменке. Снова, как и несколько дней назад, старожилы села вспоминали те дни, когда они получили в распоряжение землю и начинали строить свои дома, мельницу, кузницу. Как долгое время Николай Афанасьевич и Авдотья Петровна жили в крохотной, наскоро сколоченной избе, пока строилось поместье, и наряду со всеми пахали поле, пасли скот и не чурались любой работы.

– Жалко Коленьку, – сказала, смахивая платком слезы, баба Катя. – Как же долго Дуняша ждала этого ребенка. А когда узнала, что ждет дитя, то счастью ее не было конца и края. Как же она его любила, не передать словами. Теперь остался совсем один-одинешенек. Что же теперь будет?

– Я знать не знала, что Дуня зачать не могла, – молвила баба Нюра. – Мы как с Васькой моим приехали в село, так Николе уже годик был. Дуняша никогда не жаловалась, что у нее здоровье хромало.

– Чего ей жаловаться-то! – всунулась в разговор бабка Лада. – Она же все колени отбила у икон, столько монастырей объездила, а опосля появился на свет божий Коленька. Его в честь святого Николая Чудотворца прозвали. Дуська тогда обет дала, что слова плохого не проронит, мысли дурной в голову не допустит.