Ведьма по имени Ева

Но ведь ее разум не был околдован. Ее разум, вместе с ее телом, горел от страсти. Да, ведьма знает, что такое страсть. Она знает это как никто другой. Поэтому она не хотела манить его колдовством. Она стала ведьмой, чтобы дотянуться до человеческого счастья. Значит, человек должен сам подарить ей это счастье. Счастье невозможно взять силой. Это будет уже не счастье – просто фальшивая монета. За фальшивую монету она не согласна отдавать в обмен то, что у нее когда-то потребуют. Поэтому ее губы лишь слегка дрогнули: неуверенно и неловко, и улыбка получилась немного смущенной.

Он заметил.

– У вас очень красивая улыбка, – сказал он, то опуская глаза на ее губы, то поднимая взгляд вверх, чтобы посмотреть в ее глаза.

Ева улыбнулась смелее, но уже собственным мыслям:

«Ну вот. И никакого колдовства».

Она кивнула на свой дом.

– Что ж, теперь вам не нужно меня искать, – произнесла Ева, слегка прикусив губу, как будто не знала, что еще сказать. Потом невинно и многозначительно подняла на него глаза. И только после этого, не говоря больше ни слова, развернулась и пошла к дому. Она знала, что он смотрит ей вслед.

***

Каждый день, когда синьор Пикколо ехал домой, ему приходилось проезжать мимо старого кладбища. Ему не нравилось это место, но в объезд – это лишние триста метров на мотоцикле. А он не любил проезжать лишние метры. В этот день он ехал домой с особым чувством. Наконец-то он указал этой глупой старой синьоре на ее неправильное, можно даже сказать, потребительское к нему отношение. До чего же люди чужой труд не ценят все-таки! Вот он, почтальон с многолетним стажем, неужели не заслужил хоть какого-то уважения к себе? Хоть раз позаботились бы о том, чтоб у него было меньше работы. Нет же – пишут!

Синьор Пикколо давно уже понял, что людей он не любит. Все вокруг целыми днями кричали, смеялись, шутили – жизни радовались. А чему радоваться? Родился – пожил – умер. Не хотят понимать. Поэтому синьор Пикколо жил один – чтобы не видеть этот бессмысленный круговорот, эту веселую карусель, от которой проку – никакого ровным счетом.

Когда он уже подъезжал к кладбищу, то почувствовал, как нехорошо зазвучал его мотоцикл. Синьор Пикколо только подумал, что надо бы как-нибудь дотянуть до дома, как в ту же секунду мотоцикл ворчливо кашлянул и заглох.

Синьор Пикколо не мог поверить своим глазам. Ну всякое было с его мотоциклом – не новый ведь, но чтоб вот так вот: секунда – и стал… Это уже просто возмутительно. Почтальон слез с мотоцикла и обошел его со всех сторон. Потом посмотрел вперед на дорогу. Было далеко, но синьор Пикколо понимал, что придется идти пешком, да еще везти за собой свой транспорт.

– Вам помочь? – вдруг послышался позади него женский голос.

Синьор Пикколо обернулся. Перед ним стояла женщина в легком черном плащике – коротеньком и тонком, как раз для таких вот вечерних прогулок. Ее светлые волосы развевались от ночного ветра.

– А вы что, умеете чинить мотоциклы? – спросил недоверчиво почтальон.

– Нет, – коротко ответила девушка, улыбнувшись. – Но я вижу, что вам нужна помощь.

– Да как же вы…

Он хотел спросить, как она ему может помочь, если чинить не умеет, как вдруг что-то в ней показалось ему знакомым. Он подозрительно прищурил маленькие черные глазки и, растянув в гримасе непочтения тонкий рот, спросил:

– А вы, случайно, не та синьорина, которая по соседству с донной Ди Анджело поселилась?

Девушка тоже прищурила глаза, но как-то вышло у нее это очень опасно на вид. Синьор Пикколо, по крайней мере, почувствовал себя не в своей тарелке.

– Нет. Это вам показалось, господин почтальон, – сказала она на каком-то чужом языке, и синьор Пикколо вдруг к своему ужасу осознал, что прекрасно понял смысл сказанных ею слов, хотя так и не разобрался, на каком языке они прозвучали.

Он попятился, пока не понимая, зачем это делает. Просто ему очень захотелось в эту минуту быть как можно дальше от странной девушки в черном развевающемся плащике.

– Вы правы, я не умею чинить мотоциклы, – сказала она, шагнув в его сторону. – Но все-таки я могу вам помочь.

Теперь уже она говорила на итальянском. Но ведь она произнесла слова, которые он сам просто не успел сказать секунду назад. Синьор Пикколо продолжал пятиться, а она продолжала надвигаться на него. Ее каблуки размеренно ударялись об асфальт, создавая громкое тонкое клацанье в ушах синьора Пикколо.

– Я, уважаемый синьор почтальон, чиню людей, когда мне приходит такое в голову. – Ее тонкое и нежное лицо вдруг преобразилось: черты заострились, стали как у хищной птицы, а глаза превратились в черные щели. Звук от ударов каблуков становился громче, а девушка ближе. Ее голос прозвучал страшно: – А вас нужно починить, синьор почтальон.

Синьор Пикколо заорал от увиденного и бросился бежать, но, пробежав буквально пару метров, растянулся на дороге, клюнув носом в асфальт.

Каблуки продолжали стучать и наконец замолчали где-то поблизости. Синьор Пикколо поднял голову от асфальта: ее ноги были прямо напротив его лица, всего в нескольких сантиметрах. Со стоном и плачем он начал отползать назад.