Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Одна из сильных сторон этого сборника заключается в том, что авторы ставят под вопрос, часто имплицитно, сам факт применимости диаспорического подхода к современной литературе и культуре. Проблема состоит в том, что, как методологический подход, диаспора определяет себя через нацию: как бы отдаленны ни были интересы диаспоры и как бы ни варьировалась ее вовлеченность в национальную повестку, в конце концов именно нация постулирует диаспору как свое ответвление. Выражая эту зависимость еще более непосредственно, можно было бы сказать, что диаспорические исследования – это последний бастион методологического национализма, моделирующий объект своего изучения с постоянной оглядкой на нацию, чье присутствие одновременно и опосредованно, и неизбежно. Несмотря на возрастающий скептицизм по поводу глобализации, в ее основе лежит сильное чувство всеобщей взаимосвязанности, поддерживаемое (часто отчуждающим) опытом виртуальной реальности, синхронности и непрерывного информационного потока. Этот опыт не нивелируется различными формами возрождающегося национализма. Глобализация, понимаемая как нечто более глубокое, чем поверхностный экономический обмен, оказывается стойкой реальностью, способной одновременно объединять и изолировать. С этой точки зрения, диаспора становится проблематичным концептом еще и потому, что она навязывает фактуре глобально связанного, хотя и рассредоточенного, атомизированного мира несколько архаичные представления о племенной солидарности и сплоченности, выстроенные на останках лояльности и привязанности к нации. Другими словами, диаспора нередко способствует возрождению идеи воображаемого сообщества

, однородного в своей основе, но действующего в гуще мира, построенного на принципах

общества

, гарантирующего анонимность, равноудаленность от различных групповых повесток и, прежде всего, либеральный индивидуализм (невзирая на текущие вынужденные ограничения). Короче говоря, диаспора может потенциально функционировать как архаическое образование, поддерживающее племенные связи посреди глобализированной экономики (не)принадлежности, в рамках которой сосуществуют гибридные в культурном отношении агенты (т. е. то, что в последние десятилетия стало нормой, и не только на Западе, вследствие непрерывной трудовой миграции и волн беженцев). Эта постоянная оглядка на нацию (в терминах социальной антропологии – «удаленный национализм»512) проблематизирует сегодня «диаспору» как понятие и как исследовательскую площадку. То, как термин «диаспора» неизбежно вызывает призрак нации и национального государства, от которого она зависит, было подвергнуто критике и Шу-мей Ши. Утверждая, что «диаспора не вечна»513, она не приемлет нарратив устойчивости от поколения к поколению, от эпохи к эпохе унаследованных из земли предков культурных паттернов. Выступая «против диаспоры», что подчеркивается в названии ее важного эссе о глобальной синофонной культуре, Ши отвергает представления о навязанной этнической, лингвистической и культурной однородности. Ши только одна из исследователей, усомнившихся в понятии «диаспора»; то, что она пишет о китайской диаспоре и не всегда именно о литературе, а о культуре в более широком плане, не отменяет основной аргумент, что по своей сути понятие «диаспора» часто функционирует как убежище остаточного методологического национализма.