Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

– Она с Дружком гуляла… – сначала он услышал утробный собачий лай, – я застал ее в передней, на первом этаже особняка… – в черной трубке раздался девичий голос:

– Сашка! Папа Миша сказал, что ты приезжаешь, но не сказал, когда… – юноша поймал себя на улыбке:

– Завтра вечером, Мышь, но ты, наверное, отправишься спать… – она фыркнула:

– Еще чего не хватало. Восьмой класс учится во вторую смену. Папа с мамой разрешили мне поздно ложиться… – Саша всегда забывал, что Марте осталось всего три года школы:

– Она получит аттестат в четырнадцать лет… – юноша невольно покрутил головой, – она, наверное, станет самым молодым абитуриентом в СССР… – Марта собиралась податься в сварщики:

– Она так грозится… – Саша все еще улыбался, – но Журавлевы ее никуда от себя не отпустят… – затараторив что-то о школе, девочка прервалась:

– Ты меня вообще слушаешь, – поинтересовалась она, – или тебе неинтересно…

Саша вспомнил ветреный, яркий день на Дворцовом мосту, треск невского льда, холодную детскую руку в своей ладони:

– Я тебя всегда слушаю, – нежно сказал он, – что у тебя с литературой… – она трещала о занятиях, о терменвоксе, о круизе по Волге, куда она ездила летом с Журавлевыми:

– Всегда слушаю, – повторил Саша, – и буду слушать, Мышь.

Фаина Яковлевна сказала Ане, что на Симхат-Тору принято готовить голубцы и штрудель:

– Потому что свиток заворачивается… – она показала руками, – вы завтра сами все увидите… – голубцы Аня могла сделать с закрытыми глазами, но штрудель с яблоками и корицей требовал внимания. Домоводство, как значилось в интернатском расписании, им преподавала пожилая, строгая женщина. Учительница носила буржуазное пенсне в золотой оправе, в ее речи слышался прибалтийский акцент.

Держа на руках маленькую Сару, Аня следила за сковородкой, где плавали в сиропе дольки яблок:

– Наверное, она была из ссыльных, – пришло в голову Ане, – Прибалтику еще до войны очистили от нежелательных элементов, как писали в газетах. У нее было латышское имя, Магда. Латышское или немецкое… – Магда Ивановна, как звали преподавательницу, наставляла девочек в шитье и вышивании Их учили закатывать консервы, запекать мясо и птицу, выстраивать торты с марципаном и кремовыми розами:

– Лучший штрудель делают в Вене, – услышала Аня знакомый голос, – тесто должно быть таким тонким, что через него на просвет заметно солнце… – солнце било в подслеповатые окна деревянного домика, на пыльной улице в Марьиной Роще:

– Даже не домик, а пристройка, – поняла девушка, – от синагоги его отделяет только забор с калиткой…

Синагога больше напоминала барак. Фаина Яковлевна показала Ане женскую половину, за потертой занавеской:

– На Горке все роскошней, – заметила она, – там давно не было ремонта, но тамошняя синагога богатая… – от богатства на улице Архипова остались только дубовые двери и тяжелые люстры. Аня помешала сироп. Сара бойко грызла свой кусок. Исаак, устроившийся за столом с тетрадкой, тоже хрустел яблоком:

– Тесто у меня получилось правильное, – вздохнула Аня, – Магда Ивановна была бы довольна… – Надя тоже хорошо готовила, но предпочитала шитье. Преподавательница хвалила сестер:

– У вас ловкие руки, – говорила она, – а что касается штруделя, то в Вене есть одно кафе… – Аня вспомнила:

– Она не сказала, какое, оборвала себя. Понятно, что до войны она навещала Европу. Преподаватель труда у мальчиков, тоже родился не в СССР… – парней обучали не простому столярному и слесарному мастерству:

– Они делали тайники в мебели, вскрывали замки, разбирались с проводкой… – Павел любил возиться, как он говорил, с тонкой работой. Преподаватель, с тяжелым немецким акцентом, занимался с ним гравировкой и починкой часовых механизмов:

– Учитель был немец, – подумала Аня, – хотя его звали Иван Иванович. Он тоже, наверное, из ссыльных, или попал в плен на войне… – в углу маленькой кухоньки стояла потрепанная коляска. Ривка спокойно сопела. Перед уходом Фаина Яковлевна устроила дочь в байковом одеяльце:

– Пеленки здесь, – она открыла дверцы шкафчика, – вот бутылочка… – холодильника в домике не было, бутылочка отправилась за окно, – а подмывать ее надо… – Исаак встрял:

– Во дворе, где у нас туалет. Я вам покажу, тетя Аня… – Аня еще никогда не видела такого туалета:

– Обычное дело, – сказала женщина, – половина Москвы так живет… – Аня отозвалась:

– Сейчас деревенские дома сносят, люди получают новые квартиры… – Фаина Яковлевна хмыкнула:

– Нам такое не светит. У нас прописка временная, малаховская, мы здесь на птичьих правах… – Аня поняла, что ребе Лейзеру запрещено жить в больших городах:

– Называется минус, – пояснила ей женщина, – он пять лет назад освободился, но никто его не реабилитировал, минус с него не сняли… – при аресте в сорок пятом году муж Фаины Яковлевны получил четверть века лагерей:

– За попытку вооруженного восстания против советской власти, – вспомнила Аня, – то есть за службу в партизанском отряде… – Фаина Яковлевна пожала плечами: