Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

– Бойцам еврейских и польских соединений никаких медалей и орденов не полагалось. Мелуха всех посчитала бандитами… – реб Лейзер провел в лагерях десять лет. Аня ловко усадила старшую дочку Бергеров в высокий стульчик:

– Фаина Яковлевна говорила, что ему почти сорок, а самой Фаине Яковлевне нет и тридцати. Вся семья погибла от рук фашистов, а ее спасли украинские крестьяне… – несмотря на бедность двух комнаток и кухни, домик был чистеньким. Мебель, по словам Фаины Яковлевны, сколотил или отремонтировал ее муж:

– Новоселы перед отъездом выбрасывают старье, – усмехнулась женщина, – Лейзер до ареста подбирал хлам… – она повела в сторону крепкого обеденного стола, на совесть сделанных стульев:

– Обивкой я занималась… – Фаина Яковлевна погладила старый бархат, – шторы у меня самодельные, постельное белье тоже… – кухонные полотенца сострочили из отживших свое простынь. Аня аккуратно заворачивала штрудель, промазывая слои маслом:

– Интересно, куда она отправилась? Она взяла кошелку, но портмоне оставила здесь. Кошелка была почти пустая, то есть она не в Кащенко поехала… – Фаина Яковлевна туманно заметила, что идет выполнять мицву. Аня приоткрыла чугунную дверь старомодной духовки, на нее повеяло жаром. Довоенного производства газовая плита работала исправно:

– И она пошла не к больным или старикам, – подумала Аня, – иначе бы она взяла судки… – на плите, завернутые в одеяла, томились две кастрюли голубцов:

– Это для нас, – заметила Фаина Яковлевна, – на Горке они готовят сами… – штрудель тоже предназначался для праздничного стола в Марьиной Роще. Помня, что Бергеры не едят казенного, как выражалась жена ребе Лейзера, Аня привезла две сумки фруктов с Центрального рынка на Цветном бульваре. В отдельной сетке лежали овощи:

– Синенькие, – обрадовалась Фаина Яковлевна, – икру сделаем, как на Украине… – она полезла за потрескавшимся, дерматиновым портмоне, Аня помотала головой:

– У нас повышенная стипендия, мы сироты… – о настоящем размере стипендии она благоразумно не упомянула, – это подарок на праздники, Фаина Яковлевна… – Аня не хотела, чтобы в синагоге ее считали очередной подсадной уткой с Лубянки:

– Фаина Яковлевна говорит, что на Горке стукачей все знают в лицо… – убирая со стола, она заглянула через плечо Исаака, – знают и замолкают в их присутствии. Но не пускать их на молитву нельзя, еврей есть еврей…

Мальчик выводил ивритские буквы. Быстро выучив письменный алфавит, Аня сделала самодельные прописи:

– Он очень работящий, – ласково подумала девушка, – сразу видно, что он сын Фаины Яковлевны… – мальчик показал ей азбуку ручной работы, в кожаном переплете:

– Папа мне подарил, – грустно сказал Исаак, – на Песах. Потом его арестовали, посадили в тюрьму. Но мама говорит, что он вернется… – взяв карандаш, Аня хотела поправить строчку. Стукнула дверь, малышка, заворочавшись, захныкала:

– Сейчас, сейчас, – спохватилась девушка, – достану бутылочку… – Исаак соскочил с табурета:

– Папа! – звонко крикнул мальчик, – папочка, тателе… – Сара протянула ручки к двери:

– Тате, тате… – он улыбался, стоя на пороге. Под старой кепкой, в черных волосах виднелась седина:

– У него и борода почти седая, – поняла Аня, – и трех пальцев нет… – она быстро вынула девочку из стульчика. Реб Лейзер присел, дети влетели в его распахнутые руки. Исаак и Сара карабкались на отца, мальчик тараторил на идиш, девочка лепетала:

– Я знаю про сестричку, – пощекотал их реб Лейзер, – ваша мама мне рассказывала… – не оставляя детей, он наклонился над коляской:

– Ривкеле… – услышала Аня неожиданно нежный голос, – папа вернулся домой, доченька… – Исаак подергал Аню за подол юбки:

– Давайте бутылочку, тетя. Сейчас мы покормим Ривку… – из крохотной прихожей раздался веселый голос Фаины Яковлевны: «Вот я и дома! Давайте чаю попьем со штруделем».

Лейзер дремал, прижимая к себе сопящую ему в плечо жену. В спаленке уютно пахло молоком, он ловил легкое, почти детское дыхание Фаины:

– Новая девочка получилась в нее, светленькая… – ласково подумал Лейзер, – хотя она, может быть, еще потемнеет. Но Сара родилась сразу с черными волосами…

Он думал о детях, не желая думать о предстоящем разговоре с женой. За хлопотами Фаины, за ужином в сукке, за вечерним рассказом из Торы для Исаака и Сары, Лейзер так и не нашел времени сказать Фаине то, что он повторял себе всю дорогу из Кащенко. Гражданина Бергера отпустили восвояси, с продленной на год справкой о психической инвалидности:

– Мне нельзя вылезать из третьей группы… – Лейзер трясся в набитом людьми автобусе, – иначе в следующий раз меня отправят в закрытую лечебницу… – на такой исход дела намекнула врачебная комиссия. У Бергера хватило денег на билеты до Марьиной Рощи. У него оставалось несколько смятых рублей из последней передачи от жены:

– Хорошо, что я успел домой до праздника… – вечером начался последний день Суккота, – мицву я тоже выполнил… – чай с домашним штруделем Лейзер распивал в сукке, в окружении семьи: