Величайшее благо

Для Бухареста падение Франции означало падение цивилизации. Франция была идеалом тех, кто стремился оторваться от своих крестьянских корней. Культура, искусство, мода, либеральная мысль и само понятие свободы — всё, как считалось, происходило из Франции. Никто, за исключением горстки фашистов, уже не верил в Новый Порядок. Истина была очевидна даже тем, кто делал вложения в Германию: победа нацизма станет победой тьмы. Отрезанная от Западной Европы Румыния падет в пучину репрессий, фанатизма, насилия, предрассудков и тирании. Спасения не было.

Над городом нависла печаль, близкая к отчаянию. Это и было отчаяние. Гарриет и Кларенс ехали по Бульвару, и казалось, будто солнце над ними садится в последний раз.

Grădinăs, которые зимой представляли собой снежные пустыни, теперь ожили и полнились огнями и музыкой. Здесь пытались поверить в то, что продолжается обычная жизнь. Люди прогуливались под липами и каштанами, пышная листва которых еще не пожухла от жары. Гарриет и Кларенс вышли из автомобиля и присоединились к толпе. Они отправились к Триумфальной арке. Вокруг на множестве языков звучало то же беспокойство, которое терзало их самих. Люди спрашивали друг друга: что происходит во Франции? Какое смятение французских войск, какое падение боевого духа стало причиной такого стремительного продвижения врага?

— Всё дело в новой Германии, — сказала какая-то женщина. — Никто не в силах ей противостоять.

Кларенс хохотнул.

— Стеффанески сейчас доволен, — сказал он. — Говорит, что уже достаточно наслушался о трехнедельной войне в Польше. Теперь надо задуматься о том, что Голландия и Бельгия капитулировали, а Англия покинула Европу, и всё это на протяжении восемнадцати дней. Он не дает Франции и недели.

— А вы что думаете? — спросила Гарриет.

— Не знаю, — протянул Кларенс, принимая задумчивый вид. — В прошлую войну немцы дошли до Марны. Французы бились как безумные, чтобы спасти Париж. Они ехали на фронт на такси, каждый парижанин вышел драться, и линия устояла. Это может повториться.

По мере того как они приближались к арке, толпа редела. Перед ними вдруг оказались три юные крестьянки, совсем девочки, в вышитых платьях и с цветами в волосах. Они принялись танцевать и что-то запели Кларенсу. Гарриет поначалу решила, что они попрошайничают, но в их голосах не было обычной для нищих мольбы, и они лукаво и дерзко поглядывали на нее.

— Что им нужно? — спросила она.

— Ну как же, они предлагают себя, — сказал Кларенс. — Это шлюхи.

— Не может быть. Они же еще дети.

Кларенс пожал плечами. Опустив голову, выпятив губу, он исподлобья глядел на девочек, которые танцевали перед ним — разбегаясь, вновь собираясь в группу и не переставая хихикать.

— Они куда веселее большинства крестьян, — со смехом заметила Гарриет. Кларенс фыркнул.

— Они еще не узнали жизнь.

— Странно, что они решили подойти к вам при мне.

— Еще неопытные. Не знают, как себя вести.

Понимая, что их обсуждают, девочки расхохотались, но вместе с тем начали поглядывать в поисках более перспективных кандидатов. Увидев неподалеку группу мужчин, они побежали к ним, попискивая, словно стайка скворцов.

— Забавно, — сказала Гарриет, думая о другом.

— Вы так считаете? — мрачно спросил Кларенс.

Они отправились в небольшой открытый ресторан. В кронах деревьев сгущались сумерки. Наступило время самых восхитительных вечеров — по-летнему теплых, но ароматных и свежих. Здесь, вдали от домов, был виден весь небесный спектр красок — от ирисово-синей полосы у горизонта до густого виноградного оттенка в самом зените. Над ними блистало несколько огромных звезд.

В саду играл маленький оркестр. Когда он утих, стало слышно, что оркестры в округе завывают и всхлипывают в ответ, словно птицы. Где-то неподалеку Флорика добралась до самой высокой ноты. Но музыка не приносила утешения. Гости оглядывали соседние столики, понимая, что все они здесь совершенно беспомощны перед грядущей катастрофой. Только влюбленным за отдельными столиками удалось укрыться в своих собственных мирах, неподвластных течению времени.

Кларенс вздохнул:

— Что же с нами будет. Возможно, мы уже никогда не вернемся домой. Ваши родители должны волноваться.

— У меня нет родителей, — ответила Гарриет. — Заслуживающих упоминания, во всяком случае. Они развелись, когда я была еще маленькой, оба вступили во второй брак и не пожелали обременять себя ребенком. Меня вырастила моя тетушка Пенни. Для нее я тоже была обузой, и, когда я плохо себя вела, она говорила, мол, неудивительно, что мама с папой тебя не любят. На самом деле всё, что у меня есть, — здесь.

Она задумалась, что же у нее есть. Глядя на густо-синее небо между листьями, она досадовала на Гая, потому что его не было рядом. Его никогда не было рядом, когда я нуждалась в нем, сказала себе Гарриет. В такое время им следовало бы быть вместе. Любуясь цветущими каннами, вдыхая аромат эвкалипта, она думала, что должна была бы наслаждаться этой красотой, так обострявшей тревогу, вместе со своим мужем.

Они заказали еду. Когда подошел сомелье, Кларенс выбрал дорогое токайское вино и сказал: