— Что ж, если завтра мы погибнем, можно, по крайней мере, выпить.
Всё же она была не одна. Рядом кто-то был. Жаль, что она не могла почувствовать к Кларенсу чего-то большего. Это была игра в отношения, которой придавала дополнительное измерение неопределенность окружающего мира. Она заменяла то, чего ей недоставало в отношениях с Гаем. А понимал ли Гай, что ей чего-то недостает?
Она гадала, осознает ли он, что происходит вокруг. Тем утром Добсон позвонил им, чтобы сообщить, что всем британским подданным следует получить транзитные визы в сопредельные страны на случай непредвиденной эвакуации.
— Займись этим, — сказал Гай. — Я слишком занят постановкой.
Подобный отказ от реальности казался ей еще менее простительным, поскольку именно он когда-то ратовал за необходимость войны против фашистов, войны, которая — и он прекрасно это понимал — отрежет его от всех друзей в Англии. Он часто цитировал: «Но пока не стучат приклады у моего порога, я продолжу пить за твое здоровье»[70]
. Что же, приклады уже стучали — и где же был Гай? Когда его поволокут в Бельзен, он скажет, что слишком занят и никак не может отлучиться.Глядя на нее, Кларенс спросил, чему она улыбается.
— Я думаю про Гая, — ответила она. — Вы знали, что Гай когда-то подумывал жениться на Софи, чтобы ей выдали британский паспорт?
— Да вы что?
— Подумывал. Но я сомневаюсь, чтобы он на это пошел. Он, конечно, прирожденный учитель, но он бы не стал вступать в отношения учителя и ученика на постоянной основе. Нет, когда дело дошло до брака, он выбрал ту, которая не будет слишком много требовать. Возможно, беда в том, что я требую слишком мало.
Кларенс проницательно глядел на нее, но вместо ответа жалобно заметил:
— Гай находит удивительных людей. Взять хотя бы Якимова. Вот, конечно, моллюск на корабле жизни. Бесхозная земля среди людей. Интересно, удастся ли Гаю когда-нибудь от него избавиться. Он с вами теперь навсегда.
Гарриет не желала огорчаться.
— Думаю, Гай видит в нем возможность роста. Он может помочь Якимову вырасти — пусть даже как актеру. Вы же знаете Гая. Сами, помнится, называли его святым.
— Он в некотором роде святой, это правда, но также и глупец. Вы мне не верите? Потом поймете, что я прав. Он не разбирается в людях так, как вы. Не позволяйте ему ввести себя в заблуждение.
— Он не глупец, но умеет сносить глупцов, это верно. В этом его сила. Благодаря этому у него никогда не будет недостатка в друзьях.
— Есть в нем что-то эксгибиционистское. Ему нравится быть в центре внимания. Нравится обращаться к своим сторонникам.
— И у него есть сторонники.
— Сплошные глупцы.
— Только такие и бывают. Слишком разборчивые остаются в одиночестве. Посмотрите на меня. Когда Гай занят, у меня не остается никого, кроме вас.
Кларенс улыбнулся, восприняв эти слова как комплимент.
Скрипач бродил между гостями, останавливаясь возле каждого столика. Дойдя до Кларенса и Гарриет, он поклонился с многозначительной улыбкой, уверенный, что перед ним влюбленные. Он ударил смычком по струнам и в мгновение ока довел себя до исступления, извлекая из скрипки истошные вопли. Через мгновение наступила кульминация, и всё осталось позади, после чего он снова поклонился, и Кларенс угостил его бокалом вина. Скрипач отсалютовал бокалом Кларенсу, потом Гарриет, словно поздравляя их — с чем же? Возможно, с их несуществующей любовью.
Кларенс уставился в бокал, печально скривив свой красивый, нежный рот. Стоило ему выпить лишнего, как на место самокритике приходило попустительство. Теперь он любовался собственными страданиями.
— Жениться вам надо, — сказала Гарриет.
— Нельзя же жениться просто так, ради свадьбы.
— Есть же еще Бренда.
— До Бренды больше тысячи миль. Я не знаю, когда увижу ее снова, и не знаю, хочу ли. Не она мне нужна.
Гарриет не стала спрашивать, что же ему нужно, но он достаточно выпил, чтобы не дожидаться вопроса.
— Мне нужна сильная женщина, неукротимая, нетерпимая и благородная. Кто-то вроде вас.
Она неловко рассмеялась, смущенная подобной прямотой.
— Не вижу себя в таком описании. Я не сильная. Пожалуй, что я нетерпима, и это мой недостаток. Мне не хватает терпения на людей. Софи сказала Гаю, что он женился на чудовище.
— Софи! — с презрением выговорил Кларенс.
— Иногда мне кажется, что я окончу свои дни одинокой, сумасшедшей, оборванной старухой где-то у канавы, — сказала Гарриет.
— Почему это вдруг? — раздраженно спросил Кларенс. — У вас же есть Гай. Полагаю, у вас всегда будет Гай.
— А у него всегда будет весь остальной мир.
Проезжая по Каля-Викторией, они увидели, что в парке Чишмиджиу погасили иллюминацию. Летом люди гуляли там ночи напролет, но теперь парк был тих и заброшен — темный оазис посреди притихшего города.
— Восточный Париж оплакивает своего собрата, — сказал Кларенс.
Окна Немецкого бюро, напротив, ярко светились и по-прежнему притягивали внимание прохожих. Красные стрелки, словно клещи, сжимались вокруг Парижа.