Величайшее благо

Возвышаясь даже над самыми высокими из них, он вновь принялся излагать суть их работы.

Гарриет глядела на Гая, и сердце болезненно сжималось у нее в груди. К чему тратить столько энергии и творческих сил, думала она. Всё это ради любительской постановки, которая один раз пройдет в местном театре, и через неделю о ней все позабудут. Она понимала, что сама бы никогда не погрузилась в нечто столь эфемерное. Будь у нее силы, она бы схватила Гая и направила бы его силы на то, чтобы оставить отметку в вечности. Но он был рожден для того, чтобы пылать, и что оставалось делать, как не любить его?

В полночь рабочие всё еще репетировали свои обязанности, и Гарриет отправилась домой. Она слышала, как Гай и Якимов вернулись посреди ночи. Утром они ушли, не дожидаясь завтрака. Им предстояла генеральная репетиция.

Люди на улицах, казалось, пребывали в оторопи. Они бродили туда-сюда и спрашивали друг друга, что произошло. Красные стрелки в окне Немецкого бюро застыли. Неужели немецкие войска были вынуждены остановиться? Кто-то говорил, что у этого есть свои стратегические причины. Другие утверждали, что французы удерживают линию вокруг Парижа. Что бы ни происходило на самом деле, румынские власти скрывали информацию, «чтобы избежать паники», и международные линии были оборваны.

Гарриет отправилась в сад «Атенеума». Там тоже никто ничего не знал. Даже Галпин умолк, чувствуя, что конец близок.

— Что будет с нами? — спросила мисс Траслов, нарушив всеобщую задумчивость.

— Этого никто не знает, — ответил Галпин.

Наступила тишина, и журчание фонтана в ней казалось таким же монотонным, как молчание.

— Сегодня вечером спектакль, — сказала миссис Рамсден. — Уже неплохо.

— Как вы думаете, кто-нибудь придет? — спросила Гарриет. Теперь она опасалась, что зрителей не будет.

— Разумеется, — ответила миссис Рамсден. — Будет сэр Монтегю, супруги Вулли. Да все придут. Это у всех на устах, я вас уверяю.

— Хорошо, что можно чем-то отвлечься, — заметила мисс Траслов.

Остальные согласно закивали. Даже Галпин и Скрюби купили билеты.

— Я уже много месяцев не был в театре, — сказал Галпин.

— А я — много лет, — поддакнул Скрюби.

— Для нас здесь английская пьеса — это редкая радость, — сказала миссис Рамсден и вздохнула. — Люблю я театр.

Утро было жарким, а день обещал быть еще жарче. Солнце поднималось, пока не остановилось прямо над липами. Стол был украшен мельтешащим узором теней, и англичане притихли, подавленные жарой и дремой.

Сидя у фонтана, Гарриет вовсе позабыла про окружавший ее сад и мысленно перенеслась в английские поля, вспаханные и заборонованные, покрытые туманом. На фоне молочного неба высились вязы. Это зрелище было таким живым, что она поежилась от прохлады английского воздуха, — и тут на стол перед ней упал цветок липы, и она вдруг снова оказалась под жарким солнцем. Взяв цветок в руку, она уставилась на него, чтобы глаза перестало щипать.

Ей вспомнилось прибытие в Румынию и первые долгие солнечные дни. Это было непростое время, и всё же она думала о нем с ностальгией: ведь война тогда только началась. Она вспоминала себя в тот период: нервная, подозрительная, одинокая, в окружении незнакомцев, ревновавшая к друзьям Гая и к его вере в то, что в первую очередь он обязан всему окружающему миру. До замужества она была самостоятельной личностью. В браке же она словно стала одной из свиты Гая.

Она подумала, что только за несколько последних недель привязалась к городу. Она столкнулась с неизвестностью в одиночку. Тех, кто был рядом в эти дни, крепко связали их общие страхи, и они стали для нее старыми друзьями.

Она просидела с ними до конца дня, после чего вернулась домой, чтобы нарядиться к спектаклю.

27

На утренний показ «Троила и Крессиды» пускали только студентов, и билеты были дешевые. Вечерние же билеты стоили столько, что это создало ажиотаж и привлекло многих богатых румын и евреев, которые не могли себе позволить не показаться на таком мероприятии. Доходы предполагалось пустить на помощь неимущим студентам согласно схеме, разработанной Гаем и Дубедатом. Этот факт произвел чуть ли не больший фурор, чем цена билетов, поскольку румыны не в силах были поверить, что кто-то — пусть даже и англичане — может потратить столько сил на дело, не сулящее им никакой выгоды.

Никко официально попросил у Гая разрешения сопровождать Гарриет на спектакль и зашел за ней в половине восьмого. Нарядившись в приталенный смокинг и шикарную бабочку, он стал похож на сердитого черного котенка. Казалось, он вот-вот зашипит, но вместо этого он ослепительно улыбнулся и поцеловал ей руку.

— Гарри-отт, в знак внимания! — Он вручил ей розу из королевского цветочного магазина. — Я редко туда хожу. Не желаю приносить прибыль королю, который не просто бандит, но и обычный лавочник. Но сегодня, когда я проходил мимо витрины, я увидел эту розу и подумал о Гарри-отт…

Несмотря на улыбку, в нем ощущалась нервозность, и, когда Гарриет налила ему выпить, его прорвало: