Величайшее благо

Гарриет гадала, сможет ли она когда-нибудь их полюбить. Она наблюдала за двумя девушками, которые часто здесь бывали; по словам Гая, их звали княгиня Мими и княгиня Люли. Они только что пришли и пробирались между столиков, не обращая внимания на знакомых румын. Они держались так близко, что напоминали влюбленных, слишком поглощенных обществом друг друга, чтобы замечать внешний мир; но, несмотря на эту близость, они так и стреляли взглядами в поисках кого-нибудь, кто оплатит их счет. Одна из них увидела Добсона. Информация об этом была передана второй, и они двинулись к нему, сияя улыбками, но вдруг заметили Гарриет. Улыбки угасли. Девушки удалились.

Добсон с сожалением глядел им вслед.

— Очаровательные барышни! — сказал он.

— Румынки нравятся вам больше других девушек? — спросила Гарриет.

— Что вы!

Добсон говорил быстро и охотно, будучи привычным к отбыванию светского долга в гостиных. Гарриет уже была наслышана о его обаянии и сейчас, когда они остались наедине, радовалась ему. Однако теперь она подметила в Добсоне кое-что странное. Когда он смеялся — а он смеялся часто и охотно, — его круглые голубые глаза оставались совершенно пустыми, как у птицы.

— Я люблю француженок и австриек, — говорил он тем временем. — И просто обожаю итальянок. Кроме того, мне встречались совершенно очаровательные немки.

Чувствуя, что ей надо держаться веселее, Гарриет сказала:

— Догадайтесь, где мы встретили вчера вашего друга Якимова?

— И где же? Расскажите.

— В парке Чишмиджиу.

— Не может быть! Не верю. Он что, гулял там?

— Не по своей воле.

Она пересказала историю изгнания Якимова из такси Маккенна и была сполна вознаграждена реакцией Добсона. Его пухлое, мягкое тело так и тряслось от хохота, на глазах выступили слезы. После такого успеха можно было немного расспросить его о Якимове, который успел заинтриговать Гарриет.

— Вы давно с ним знакомы? — спросила она.

— О да. Много лет. Он раньше жил в Лондоне с Долли Клей-Галлард. Они давали невероятные приемы. Просто невероятные.

— Вы там бывали?

— Да, один раз был. Это было потрясающе. Прием в саду — посреди зимы! Сад был залит огнями и усыпан искусственным снегом. Нам велели надеть меха, но, к несчастью, вечер выдался сырым и теплым, и мы взопрели. Помню, Яки надел свое соболиное пальто.

— Которое царь подарил его отцу?

Добсон прыснул.

— То самое. А еще там был искусственный лед. Люди катались по нему на коньках и в санях с фонариками. — Он умолк, задумавшись. — На самом деле там действительно было замечательно. Были даже настоящие русские сани. Во всяком случае, Яки сказал, что они русские. Откуда мне знать. Синие с золотом, и в них запрягли пони с искусственной гривой.

— Что же, всё было искусственным?

— Всё что возможно. Водка, впрочем, была вполне настоящей. Боже, я ведь был совсем молод и даже не видел ничего подобного. Вскоре после этого Долли и Яки переехали в Париж. У нее заканчивались деньги. Они уже не могли жить с таким размахом.

— А где теперь Долли?

— Умерла, бедняжка. Она была гораздо старше Яки — на двадцать лет или больше. И это было заметно. Но замечательная старушка. Мы ее обожали. Все думали, что Яки унаследует состояние, но ему не досталось ни единого су. Она была по уши в долгах. Для него это должно было быть ударом.

— И что он сделал?

— Отправился путешествовать. Он так и не вернулся в Англию.

— То есть близко вы его не знали?

От такой наглости глаза Добсона расширились, но он тут же снова рассмеялся.

— Что вы, все знали Яки!

Очевидно, этого было достаточно.

Гарриет понимала, что ее вопросы начинают тревожить Добсона, но ей надо было задать еще один: на что теперь живет Якимов? Возможно, предчувствуя, что разговор повернет в этом направлении, Добсон торопливо сказал:

— А вот и Белла Никулеску! Очень приятная женщина.

Гарриет не стала настаивать. Ей хотелось познакомиться с Беллой Никулеску.

Высокая широкоплечая Белла, со светлыми волосами, собранными в низкий узел, в приталенном костюме, напоминала классическую статую. На вид ей было под тридцать.

— Она очень хороша собой, — сказала Гарриет, думая, что чересчур модная шляпка Беллы напоминает шапочку, которую кто-то ради забавы нацепил на голову Венере Милосской. За Беллой семенил смуглый и усатый румынский Адонис маленького роста.

— Это ее муж?

— Никко? Да. Вы что же, разве незнакомы?

— Нет. Она не одобряет Гая.

— Ерунда! — благодушно запротестовал Добсон. — Все одобряют Гая.

Он встал и подал Белле руку. Ту в основном интересовала Гарриет. После того как их представили, Белла сказала:

— Мне уже рассказывали, что Гай привез с собой жену.

Ее тон и то, что она назвала Гая по имени, подразумевали предложение дружбы — и Гарриет была склонна принять это предложение.

Добсон спросил Беллу, не хотят ли они присоединиться к ним. Теперь его очаровательные улыбки были всецело обращены к Белле. Она, однако, отказалась.

— Мы встречаемся с румынскими друзьями, — пояснила она, сделав небольшой упор на слове «румынскими».

Добсон глядел на нее с подобострастным интересом: