Величайшее благо

— Прежде чем вы покинете нас, молю, расскажите, что кроется за арестом Дракера? Уверен, вы знаете.

— Что ж. — Белла расправила плечи, очевидно довольная тем, что представитель миссии обращается к ней за информацией. — Одна леди — думаю, вы знаете кто — обнаружила, что доля барона Штайнфельда в «Астро-Романо» на деле принадлежит Дракеру. Вы, разумеется, знаете, что у всех этих богатых евреев есть иностранные представители. Так они скрываются от налогов. Сами понимаете, чего стоят эти доли сейчас! Так вот, эта леди пригласила Дракера на ужин и намекнула, что хотела бы получить эту долю от него в качестве рождественского подарка. Он решил, что это шутка. У меня, мол, нет никакой доли, да и вообще евреи не дарят друг другу подарки на Рождество, и так далее и тому подобное. Тогда она попробовала другой подход. (Честно говоря, я бы не отказалась обратиться в мышку и поприсутствовать при этом разговоре, а вы?) Но у Дракера теперь новая молодая жена, и он не поддался. Тогда она разозлилась и сказала, что, если он не передаст ей акции, она устроит так, что их конфискуют. Он полагал, что с его-то немецкими связями его никто не тронет, и рассмеялся ей в лицо. Через двадцать четыре часа его арестовали.

— Полагаю, этот арест можно рассматривать как антигерманский жест, — заметил Добсон.

— Вы думаете? — Белла оживилась. — Расскажу Никко. Он будет в восторге. Он всецело за Британию.

Она помахала Никко, который уже встретился со своими друзьями.

— Теперь я должна вас оставить, — сказала она и дала руку Гарриет. — Мне всё не удавалось уговорить Гая прийти к нам на прием. Приводите его ко мне.

Глядя, как мощный торс Беллы маневрирует между столиками, Гарриет спросила:

— А чем занимается Никко?

— Ну как же. Он женат на Белле.

— Вы хотите сказать, что она богата?

— Вполне обеспеченна.

Добсону пора было возвращаться в миссию. Когда он подозвал официанта, Гарриет, понимая, что обычаи не позволяют ей остаться в кафе одной, попросила принести счет и ей; впрочем, Добсон настоял на том, чтобы заплатить за них обоих.

Он предложил подвезти ее на своем автомобиле, но она отказалась, пояснив, что хочет пройтись по магазинам.

— У нас в последнее время нет ни минутки свободной, — сказал он напоследок, — а его превосходительство хочет, чтобы мы занимались расшифровкой!

При одной мысли об этом непритязательном занятии Добсон расхохотался.

Гарриет вспомнила, как при первом знакомстве с ним сочла, что перед ней человек, которого сложно будет узнать по-настоящему. Теперь же ей казалось, что она ошиблась. Похоже, он был именно тем добряком, каким и казался.

Она подошла к витрине, в которой приметила итальянский чайный сервиз из тончайшего фарфора цвета sang-de-bœuf[34]

. Она хотела купить этот сервиз на деньги, подаренные им на свадьбу, но Гай, вовсе не интересовавшийся вещами как таковыми, запротестовал:

— Зачем тратить деньги? Возможно, нам придется уезжать отсюда с пустыми руками.

Теперь же Гарриет хотелось порадовать себя, и она мстительно разглядывала сервиз, пока не осознала, что муж оставил ее из самых благородных побуждений и ненадежным его делает лишь исключительная доброта. Вместо того чтобы покупать сервиз, она отправилась на Каля-Викторией и заказала там электрокамин.

Ветер усилился, в воздухе появились снежинки. Неумолимо черное небо нависало над крышами, словно чугунная гиря. Не желая возвращаться в пустую квартиру, она взяла такси и поехала на набережную Дымбовицы. На берегах реки раскинулся рынок, более напоминавший Восток, чем Запад. Гай как-то привел ее сюда и показал домики в стиле Людовика XIII, некогда служившие резиденциями турков и фанариотов, а теперь превращенные в ночлежки, где бедняки могли переночевать за двадцать-тридцать леев. Окна были заколочены, чтобы уберечься от воров и бунтовщиков. Река Дымбовица, протекавшая между этими домиками, утратила всю свою красоту. Некогда по ней ходили суда и она была главной городской артерией, теперь же истоки ее иссякли и глинистые берега обнажились. Рекой более не пользовались; в нескольких местах ее убрали под землю, чтобы устроить дорогу.

Оставив такси, она принялась обходить улицу Липскань в поисках лавки, где продавали узорчатые венгерские тарелки. Это было примитивное место, грязное и жестокое. В отличие от модных улиц в центре, здесь толпы не расходились ни зимой, ни летом. Освещаемые газовыми лампами витрины испускали зеленоватое сияние. На прилавках теснились газовые фонари. Гарриет проталкивалась между мужчинами и женщинами — громоздкими фигурами в теплых нарядах: шерстяных шарфах, овчине, засаленных каракулевых шапках. Здесь нищие находились в привычной для них среде и обычно не утруждали себя попрошайничеством, а привольно охотились на объедки под прилавками, но при виде Гарриет не сдержались.