Величайшее благо

— Безусловно. Когда я только приехала, английские женушки смотрели на меня свысока. Они считали, что выйти замуж за румына — значит уронить себя. Но они не знают моего Никко. Он показал мне, что англичанки ничего не понимают.

Гарриет рассмеялась.

— Ну что-то же они должны понимать.

— Самую малость. И уж точно не те, кто здесь жил. А теперь они все возвращаются. Старая матушка Вулли написала мне, что, мол, ее Джо такой же, как остальные мужчины, когда она уезжает, он болеет. Можете представить? — Белла расхохоталась так, что ее пышная грудь заколыхалась. — Мой Никко говорит, что все эти старики развели панику только ради того, чтобы избавиться от жен.

Она утерла слезу.

— Ох, дорогая моя, какое же это облегчение — поговорить со своей ровесницей. С англичанкой, я имею в виду. Тем более теперь, когда Никко уехал.

— Он уехал?

— Вызвали в полк. Вчера пришли бумаги, и он уехал. Сегодня утром я ходила к его старшему офицеру. Тот еще жулик. Я только в октябре устроила так, чтобы Никко освободили от службы на полгода, а тут его снова вызвали. Госпожа Никулеску, говорит этот тип, у меня ведь тоже есть начальник. И чего же ему надо, спрашиваю я. Как обычно, сто тысяч леев! Я ему так и сказала: если эта война затянется, вы меня разорите. А он только смеется.

— Вы, наверное, свободно говорите по-румынски?

— Говорят, что свободно. Я занималась языками. Мы с Никко познакомились, когда я училась в Лондонской школе экономики. Я знаю французский, немецкий, испанский и итальянский.

— Как и София Оресану. Вы, наверное, ее знаете?

Белла скривилась.

— Она же просто обычная… гм!

— Вы думаете, что она?..

— Уверена.

Гарриет путалась в свободных нравах своего поколения и не решалась так открыто обвинять Софию, но, слыша, как решительно об этом говорит Белла, — точно так же как на подобные темы высказывалась тетушка Гарриет, — поверила ей.

— Никко велел мне молчать, но в самом деле! Эта девушка буквально виснет на вашем муже! Это позор. Честно говоря, мне кажется, вам не следует с этим мириться.

Нарушая запрет мужа, Белла захлебывалась эмоциями.

— К чести Гая надо сказать, что сплетен было немного.

— А что, они были?

— Ну разумеется. А как же иначе? В этом-то городе.

— Уверена, что Гай не понимает…

— Наверняка не понимает. Но ему следовало вести себя разумнее. Такая ради британского паспорта пойдет на что угодно. На вашем месте я бы положила этому конец.

Гарриет молчала. Услышав, что Гаю «следовало вести себя разумнее», она была потрясена, словно ей открылась неведомая ранее правда.

Когда пришла пора уходить, Белла проводила Гарриет в холл. Пол был выложен черно-белой мозаикой, стены были гладкими как шелк.

— У вас замечательный дом, — сказала Гарриет. — Наш такой ветхий, что кажется, будто ветер продувает его насквозь.

— Это же Blocşul Cazacul, — рассмеялась Белла. — Его построил Хория Казаку. Его девиз: «Santajul etajul»!

— Что это значит?

— Он финансист, но состояние сколотил на шантаже. Примерно это значит: «Каждый шантаж строит новый этаж». Это плохо даже для Бухареста.

Чувствуя себя обязанной Белле за предложение дружбы, Гарриет спросила, какие у нее планы на Рождество.

— Останусь дома, разумеется, — ответила Белла. — Кто же меня пригласит без Никко.

В ее словах звучала горечь, и стало понятно, что попытки занять свое место в ряду «настоящих румын» даются ей нелегко.

Гарриет сжала ее руку.

— Так приходите же к нам на ужин.

Общие залы «Атенеума» так и кишели посетителями. В первое военное Рождество о войне предпочли забыть. Из памяти исчезла сама угроза вторжения. Здесь всегда жилось непросто, и люди быстро приходили в себя после потрясений — словно кролики, сбежавшие из силков. В главном зале сидели с напитками румыны, и от них исходили волны уверенности и независимости.

Новая атмосфера, обосновавшаяся в городе, проникла и в бухарестские газеты: они писали о поражении Германии в битве у Ла-Платы и о том, что финны оставили с носом русских оккупантов. Возможно, Силы Зла были не такими уж и сильными! Возможно, военная угроза оказалась пшиком! Но, как бы то ни было, Румынии было нечего бояться, ведь это страна с большими запасами, надежно укрытая от чужих ссор за покрытыми снегом горами.

В зале для завтраков эти самодовольные настроения уже не ощущались. Добсон представлял капитана Шеппи тем, кого он сам пригласил на обед. Здесь сам воздух был заряжен тревогой. Добсон, несмотря на всё свое обаяние, оказался крайне беспокойным хозяином. Увидев Гарриет, он заявил, что должен представить ее Шеппи, но тот был окружен людьми.

— Тогда чуть позже, — сказал Добсон, оставил ее и направился к Вулли, который вошел вслед за ней.