Величайшее благо

Тех, кто сидел дома, тревожила тишина. Казалось, город перестал дышать. После нескольких таких дней Гарриет почувствовала себя окончательно похороненной в четырех стенах и вышла прогуляться, но снег валил так густо, что она заблудилась, и клаустрофобия охватила ее с новой силой. Она вернулась домой и позвонила Белле, которая предложила пойти в «Мавродафни», после чего заехала за Гарриет на такси.

После Рождества они продолжали видеться, и отношения, никогда не завязавшиеся бы в Англии, начали крепнуть. Гарриет привыкала к ограниченности Беллы и не обращала на это внимания. С Беллой было легко, хотя и скучновато, но Гарриет была рада, что посреди этого странного мира у нее появилась спутница из привычной жизни.

Белла описывала недавние прегрешения слуг, а Гарриет глазела в окно кафе, хотя не видела за ним ничего, кроме густой снежной пелены, в которой порой угадывалась тень автомобиля, крытой повозки или крестьянина с мешком на голове. Как правило, такси останавливались у «Мавродафни». Пассажиры торопливо пересекали тротуар, преодолевали толпу попрошаек на крыльце и с горделивым видом входили в жарко натопленный зал. Отвернувшись от варварства своего города, они видели себя в Риме, Париже или — лучше всего — в Нью-Йорке.

Видя, что Гарриет не слушает, Белла возвысила голос:

— А еще мне приходится запирать еду.

— Но зачем? — спросила Гарриет. — Здесь всё так дешево. Проще им доверять.

Она тут же пожалела о сказанном. В конце концов, причиной снисходительности должна быть щедрость, а не практические соображения. Белле эта идея не понравилась по другой причине.

— Это нечестно по отношению к другим нанимателям. Кроме того, это мелкое воровство ужасно надоедает. Если бы вам приходилось сносить то же, что и мне…

Наставляя новоприбывших, Белла впадала в назидательный тон старшей школьницы, поучающей младшую. Сейчас, в окружении богатых румын, она вновь старалась выглядеть утонченно. Гарриет слышались в ее речи те же интонации, которые когда-то так раздражали ее в речах тетушки, — особенно во фразах вроде «им нельзя уступать ни на дюйм» и «чем вы добрее, тем больше они этим пользуются». На мгновение она ощутила прежнюю беспомощность, но тут же стряхнула ее.

— Но зачем это всё? — спросила она. — Бедные не рождаются бесчестными — так же как и мы.

Белла была потрясена. Гарриет впервые осмелилась противоречить ей. Она откинула голову и провела пальцами по полной шее.

— Не знаю, — недовольно ответила она. — Знаю только, что все они таковы.

Она задрала подбородок, и ее шея слегка покраснела.

Последовало неловкое молчание. Вдруг Гарриет увидела, что в кафе вошла Софи. Чтобы как-то отвлечься, она выпрямилась, готовясь поприветствовать девушку, ощущая, что уже готова примириться с ней, но, подняв руку для приветствия, поняла, что вторая сторона к этому не готова. Софи прошла мимо, отвернувшись с печальной улыбкой человека, которому нанесли смертельную рану, и подсела к подругам в другом конце зала.

Надеясь на поддержку, Гарриет повернулась к Белле. Та успела собраться с мыслями и теперь примирительно сказала:

— Я знаю, что здесь существуют проблемы. Я и сама это заметила, когда приехала, но к этому привыкаешь. Приходится, если хочешь здесь жить. Нельзя всё время расстраиваться. Тут ничего не поделаешь. Вы согласны?

Гарриет кивнула. Белла не была революционеркой, но, даже если бы она решила сражаться против неравенства, ничего бы не изменилось. Высказав свои сомнения, она, казалось, ощутила стыд, и Гарриет смягчилась.

— Так просто ничего не сделаешь, — сказала она. — Перемены могут прийти только с революцией. Но зачем следовать этим нелепым обычаям? Вы англичанка и вольны поступать как вам вздумается.

— Когда вы в прошлый раз приходили на чай, я вспомнила, какой свободной была, пока не приехала сюда, — доверительным тоном сказала Белла. — На следующий день мне что-то понадобилось в магазине, и я решила сходить туда сама. Взяла корзину на кухне и пошла. По пути я встретила госпожу Попп, и она так на меня уставилась!

Белла расхохоталась, и Гарриет почувствовала к ней еще большее расположение. Белле нравилось поучать Гарриет, а Гарриет нравилось тормошить ее. Обнаружив таким образом опору для дружбы со столь отличным от нее человеком, Гарриет ощутила, что с блеском преодолела собственные ограничения.

Когда снегопад наконец утих, город открылся взорам — белый, словно призрак под свинцово-серым небом. На тротуары вновь высыпали горожане, а нищие вылезли из своих нор.