Величайшее благо

Так, значит, Гарриет снова ошиблась. Когда Гай вернулся, она сказала ему:

— Дорогой, это прекрасно!

Он не склонен был разговаривать. Она полагала, что он погружен в постановку, и ее охватили недобрые предчувствия, словно ребенка, мать которого слишком захвачена событиями внешнего мира. Тем не менее она ощущала восторг оттого, что спектакль становился всё более реальным.

— Ты меня поражаешь, — призналась она. — Кажется, что тебе всё дается так легко. Ты просто не обращаешь внимания на затруднения, которые меня заставили бы всё бросить.

Он ответил только:

— Завтра я возьму с собой Яки. Нам надо начинать серьезные репетиции.

— А меня?

— Нет.

Он сидел на кровати, пытаясь стянуть ботинки, не развязывая шнурков. Когда это ему удалось, он уставился в окно, решительно нахмурившись.

— Думаю, ты принесешь больше пользы, если займешься костюмами.

— Ты хочешь сказать — вместо того чтобы играть Крессиду?

— Да.

Поначалу она просто была озадачена.

— Но больше некому играть Крессиду.

— Я уже нашел человека.

— Кого?

— Софи.

— Ты пригласил Софи играть мою роль, даже не сказав мне?

Она была потрясена. Подобный поступок казался ей совершенно чудовищным, но она сказала себе, что ничуть не огорчена. Ей всё равно, участвует она в пьесе или нет.

— Ты сказал Софи, что я должна была играть эту роль? — спросила она после паузы.

— Разумеется, нет.

— Но ей мог сказать кто-то еще.

— Мог, конечно. Какая разница?

— Тебе всё равно, что Софи узнает, что вытеснила меня из постановки?

— Она тебя не вытеснила. К ней это вообще не имеет отношения. Мне просто очевидно, что мы не смогли бы работать вместе. Ты бы не воспринимала происходящее всерьез, — сказал он и принялся искать тапочки. — Никакой постановщик не может работать со своей женой.

Осознав случившееся, она попыталась мыслить логически. Видимо, Гая выводило из себя ее присутствие. Она не высмеивала его, но он опасался, что это произойдет. Она заставляла его держаться настороже. Рушила его иллюзию могущества.

— Видимо, я это заслужила, — сказала она после долгой паузы.

— Заслужила? О чем ты?

— Я не пыталась понять Софи или быть с ней дружелюбной, чтобы ей было легче. Наверное, я могла бы подыграть ей, продемонстрировать свое сочувствие или что-то в этом роде. Но я так не сделала. Я виновата. Теперь ты даешь ей возможность взять реванш.

— Дорогая, это абсурд! — Гай рассмеялся, но было видно, что он встревожен. — Ты не можешь так думать.

Он нахмурился — ласково, но в то же время озадаченно, — взял ее за плечо и слегка встряхнул, словно надеясь привести ее в чувство.

— Мне просто надо было найти кого-то еще, — сказал он. — Софи подходит. Согласись же. Ты бы хорошо справилась, но я понимал, что не смогу с тобой работать. Наши отношения помешали бы мне.

Она не стала настаивать. Впоследствии, когда оказалось, что все их знакомые заняты в пьесе, она ощутила обиду. Кроме того, ее охватила ревность, ведь Гай ставит пьесу с Софи в одной из главных ролей. Это было неразумно, сказала она себе. Она уже не сомневалась, что Гай был совершенно честен с ней во всем, что относилось к Софи. Каким бы наивным и неразумным он ни был, женитьба на Софи могла показаться привлекательной только в теории. Он оберегал себя куда надежнее, чем многие полагали, — возможно, по необходимости. Теперь она видела это и могла только дивиться, каким сложным оказался такой, казалось бы, простой человек, за которого она вышла замуж.

22

Весенние ливни смыли последние остатки снега. С каждым своим появлением солнце становилось всё теплее. Всё больше и больше людей выходило по вечерам, чтобы пройтись по улице. Каштаны на Бульваре зазеленели, и гомон прохожих заглушал шум автомобилей. Несмотря на все весенние радости, это был недовольный гомон.

Правительство объявило о сокращении внутренних расходов для повышения экспорта в Германию. Чтобы сэкономить бензин, такси запретили ездить по городу в поисках пассажиров: теперь таксистам приходилось ждать в специально отведенных местах — неслыханное неудобство. Цены на еду повышались. Новые французские шелка стоили безумных денег. Импортные товары встречались всё реже и, по слухам, вскоре должны были вовсе исчезнуть. В панике люди покупали ненужные вещи.

Гай не заинтересовался, когда Гарриет рассказала ему о том, что происходит в городе. Его беспокоило другое. Она подумала, что в последнее время такая отчужденность — большая роскошь. Это была счастливая рассеянность творца, которого не тревожат мелочи жизни. Даже Инчкейпу, пришедшему как-то к завтраку, — это было обычное время его внезапных визитов, — не удалось расшевелить Гая, хотя он всячески давал понять, что принес новости, которые радуют его, а Гая как раз обрадуют меньше.

Не желая садиться, он вышагивал по комнате, посмеиваясь от удовольствия при мысли о том, что собирался им рассказать.

— Что ж! — повторял он. — Что ж!

Зная, что, если его поощрить, он продолжит тянуть время, Принглы молча ждали продолжения. Наконец он сдался.

— Слышали, что случилось с вашим другом Шеппи? — спросил он.

Они покачали головами.

— Ха! — воскликнул Инчкейп. — Его арестовали.