Об этом важном сдвиге в программе диггеров не трудно заключить хотя бы по тому, что термин «commons» — общинные земли — в данном контексте противоположен термину «inclosures», т. е. огороженные земли, как собственность лордов противопоставлена всем неогороженным в маноре землям, как пахотным (так называемым открытым полям), так и неподеленным (общинным угодьям), на которые право собственности лордов не должно распространяться. Этот сдвиг находит параллель и в том, что джентри (лордам маноров) в данном контексте противопоставляются не бедные, как это имело место раньше, а социальная категория более широкая — «простой народ», «общины Англии», включавшая всех, кроме титулованных дворян. Иными словами, аграрная программа плебса сомкнулась с аграрной программой массы крестьян-копигольдеров в единую крестьянско-плебейскую, поскольку решение одной из них невозможно было без того, чтобы не решить «попутно» другую
.Естественно, что в условиях далеко зашедшего социально-имущественного расслоения английской деревни объединение в одной программе требований копигольдеров и безнадельных плебеев могло быть реализовано только в результате действительно массовых крестьянских выступлений. Между тем коллективистские принципы землепользования и потребления
, которых придерживались диггеры, не только не способствовали консолидации революционных сил деревни, но и, более того, могли в тех условиях только насторожить и оттолкнуть от них зажиточную часть надельных копигольдеров. Однако в данном случае важно отметить другое: сколь глубоко вскрыл Уинстенли основное классовое противоречие в лагере революции на почве аграрного вопроса и в какой степени политико-экономически верно (эта мысль недавно была подтверждена специальными исследованиями) был им указан водораздел, размежевавший английскую деревню на два лагеря: буржуазно-дворянский и крестьянско-плебейский.Иными словами, положение, выраженное еще в самой общей форме в «Новом законе справедливости», — «каждый создан творцом быть лордом над творением — землей… а не для того, чтобы один был крепостным-рабом и нищим у себе подобного» — теперь было раскрыто в терминах оппозиции, которую не встретишь больше ни у одного другого политического философа или деятеля периода Революции
. Так, один только Уинстенли вскрыл классово-эгоистическую суть парламентского акта об отмене рыцарского держания (февраль 1646 г.) как одностороннюю (исключительно в пользу лендлордов) отмену феодального строя землевладения, в то время как феодально-зависимое крестьянство оставлено было под игом того же строя, так как по отношению к нему полностью сохранилась вся власть лендлордов.Так, в «Обращении к палате общин» (июль 1649 г.) Уинстенли писал: «Если вы нашли, что Палата по делам опеки являлась обременительной, и освободили лордов маноров и джентри от уплаты файнов королю, и освободили их детей от рабства опеки, пусть и беднейший народ будет освобожден от принесения омажа
[157] лордам маноров… и, видя, что вы уничтожили волю короля, порабощавшую лордов, уничтожьте же волю лордов маноров, порабощающую простой народ». Поскольку, и это было общеизвестно, копигольдеры по букве права являлись держателями «на воле лорда», то в этом призыве Уинстенли содержалось уже прямое требование «отменить держание по копии», превратив его в свободное от воли лордов, независимое, т. е. во фригольд… Еще раз подчеркнем, что трудно переоценить все историческо-познавательное значение проведенной Уинстенли параллели.Этим Уинстенли вскрыл суть различий между буржуазно-дворянской и крестьянско-плебейской аграрными программами революции.