Великая английская революция в портретах ее деятелей

После того как цель была достигнута, сословным интересам грандов революционный энтузиазм плебеев-солдат казался уже более опасным, чем роялистски настроенный пресвитерианский парламент. Одним словом, даже наиболее проницательные современники Кромвеля в своих суждениях о его «характере» не шли дальше поверхности событий. В результате подоплеку «многоликости» Кромвеля по сути не поняли ни роялисты, ни радикалы. И те и другие в один голос и на разный лад разоблачали «лицемерие», «двоедушие», «коварство» и «хитрость» Кромвеля — определения, за которыми скрывалось лишь непонимание того решающего обстоятельства, что свои собственные планы Кромвель в каждый момент в ходе революции отождествлял с условиями наиболее благоприятного выхода для имущих из очередного политического кризиса.

Так, в своей «Истории мятежа» граф Кларендон писал: «Кромвель до этих пор, т. е. до 4 июня, вел себя с тем редким притворством (в котором поистине он был очень большим мастером), будто он сверх всякой меры возмущен подобной дерзостью солдат, неизменно присутствовал в палате общин, когда послания в подобных выражениях составлялись, и ожесточенно обрушивался на подобную самонадеянность… И ему столь легко поверили, что его самого один или два раза посылали в армию для улаживания конфликта, после двух-трехдневного пребывания в ней он возвращался снова в палату и горько жаловался на великую распущенность, там царящую. И при этих и подобных речах, а также когда он говорил об участи нации быть вовлеченной в новые смуты, он будет горько плакать и выглядеть наиболее удрученным человеком в мире».

При всем том нельзя, разумеется, сбрасывать со счетов и боязнь Кромвеля остаться без армии перед лицом реальной опасности засилья пресвитерианского большинства в парламенте.

Вот почему в критический момент, когда избранные солдатами «агитаторы» получили в армии большую власть, чем гранды-офицеры, Кромвель решил противопоставить этой власти свою былую популярность в армии, с тем чтобы свести на нет эту власть, снова подчинить армию своей воле. С этой целью на общем военном смотре (наряду с принятием «Торжественного обязательства» не расходиться по домам и не допустить расчленения армии на части до тех пор, пока ее требования не будут удовлетворены) был создан Армейский совет, включавший помимо высших офицеров двух офицеров и двух представителей рядовых — «агитаторов» от каждого полка.

Замысел Кромвеля был очевиден: поставить «агитаторов» под контроль высшего офицерства, превратить этот совет в своего рода дискуссионный клуб, в то время как Военный совет, в котором решающую роль играли Кромвель и его зять Айртон, сохранял реальную власть

в армии. Последующие политические действия Кромвеля и его окружения с предельной очевидностью обнаружили, насколько близкими по социальной сути были их собственные планы политического устройства страны и планы пресвитериан, и, как следствие, насколько устремления грандов были изначально далекими от целей и ожиданий рядовых армии, оставивших позади свои узкопрофессиональные интересы и осознавших себя защитниками «правого дела народа» Англии в целом.

Прежде всего гранды, как и пресвитериане, в те дни просто не мыслили себе политического устройства страны без короля. В последнем они были едины, и это — главнее. То же, что их разделяло, было уже не настолько важным и принципиальным (а именно — на каких условиях король согласится узаконить лелеемый классами-союзниками политический порядок), чтобы рассматривать их стоящими по разные стороны барьера. Между тем то, что разделяло планы грандов — Кромвеля и его окружения — и чаяния левеллеров, было в высшей степени принципиальным и непримиримым. Вот как в июле 1647 г. рисовались суждения Кромвеля о планах левеллеров: «Не только в высшей степени порочная, но и чрезвычайно трудная — если не невозможная — цель для немногих людей, к тому же не принадлежащих к высшему кругу, ввести народное правление, направленное против короля и его партии, против пресвитериан, против знати и джентри, против установленных законов, как гражданских, так и церковных, и против всего духа нации, которая на протяжении столь многих лет привыкла к монархическому режиму».

В самом деле, парламент и его удачливый генерал Кромвель воевали главным образом против абсолютистских притязаний монархии, но не против монархии как таковой. И теперь Кромвель был убежден в том, что восстановление монархии — необходимое условие сохранения порядка и незыблемости собственности. «Никто не сможет спокойно жить и пользоваться состоянием без восстановления короля в его правах» — таким было основание его политической философии. И именно в нем и следует доискиваться объяснения поведения грандов летом и осенью 1647 г., а не в шумной и изменчивой политической хронике тех дней.