Великая английская революция в портретах ее деятелей

Однако настроение «агитаторов» на совете и тем более за его пределами было в эту пору в такой степени неподвластным его «боговдохновенным» речам, что Кромвель решил действовать незамедлительно. Когда на заседаниях 4 и 5 ноября большинство совета поддержало предложение о введении всеобщего избирательного права для мужчин (исключив только нищих и слуг) и о проведении всеобщего смотра армии, Кромвель потребовал, чтобы «агитаторы» незамедлительно вернулись в свои полки; что же касается смотра армии, которого потребовали «агитаторы», то он согласился на проведение его не в один день, а в три дня, т. е. по частям. Очевидно, что гранды явно боялись общего смотра армии — с разрозненными частями было легче управиться. Между тем совет офицеров продолжал заседать. Но даже здесь полковник Гаррисон 11 ноября произнес настоящую обвинительную речь против короля, назвав его «человеком крови», и потребовал суда над ним. Все это было показательно для суждения о господствовавших в армии настроениях.

Характерно, что в тот же день стало известно: бежал король из дворца Гемптон-Корт, в котором он до тех пор довольно приятно проводил дни своего армейского плена. Вскоре обнаружилось, что он нашел убежище на острове Уайт [92]

.

Так или иначе, но побег короля оказался для политической игры Кромвеля более чем своевременным. Прежде всего он им воспользовался как наиболее веским аргументом в пользу требования сохранять дисциплину и единство в армии. 15 ноября близ Уэйра, в 30 милях от столицы, состоялся смотр частей армии. Однако помимо ожидавшихся 4 полков кавалерии и 3 полков пехоты на смотр самовольно явились еще 2 полка — Гаррисона и Роберта Лильберна, солдаты которых украсили свои головные уборы левеллерским проектом конституции — так называемым Народным соглашением. На требование Кромвеля сорвать эти листки солдаты ответили отказом.

Это было началом опаснейшей для судеб грандов (и, в частности, Кромвеля) политической ситуации — открытого мятежа в армии. И положение их могло стать поистине критическим, если бы стремительное действие Кромвеля и отсутствие солидарности среди солдат этому не помешали. Ворвавшись с мечом наголо в строй мятежников, Кромвель собственноручно стал срывать листки с головных уборов солдат и затем, схватив «главарей», устроил тут же над ними военно-полевой суд, приговорив троих к смерти. Для устрашения солдат один из них, Уильям Арнольд, был немедленно расстрелян перед строем, одиннадцать других были арестованы. В итоге послушание в частях, явившихся на смотр, было восстановлено, после чего им был зачитан своего рода манифест («Ремонстрация»), составленный от имени командующего генерала Ферфакса, в котором в качестве чисто словесной уступки радикалам содержалось требование роспуска Долгого парламента и назначения новых выборов, в самых общих и туманных выражениях высказывалось пожелание, чтобы было установлено «равенство выборов» (точнее — представительства) в парламенте, с тем чтобы превратить палату общин (поелику это возможно) «в равной степени в представительницу народа, ее избиравшего». За этим следовало «обязательство» солдат и офицеров «впредь подчиняться его превосходительству командующему, Военному совету и каждого из нас — своим старшим офицерам в полку и в армии в соответствии с дисциплиной военного времени». На этом смотр был закончен. Смотр остальных частей армии прошел без каких-либо происшествий. Так, «богобоязненный» Кромвель не остановился перед пролитием крови «божьего ратника»: прозвучавшее из его уст требование простой человеческой справедливости означало зримую угрозу строю, на котором зиждилось благополучие имущих.

Казалось бы, что после восстановления своего положения в армии Кромвель получил большую свободу в выборе пути к «миру», которого так жаждали широкие массы народа. Сохранявшиеся бремя налогов, солдатские постои и реквизиции в сочетании с недородами и растущей дороговизной становились все более непосильными. Характерно, что, сопротивляясь предложению левеллеров о низложении Карла I и предании его суду, Кромвель на конференции в Пэтни стремился создать впечатление, что он отнюдь не монархист по убеждению, что он не «боготворит» ни одну из форм правления, что формы конституции являются только моральной властью… «мусор и навоз в сравнении с Христом». Если он возражает против требований левеллеров, то только потому, что они «не практичны». Сами по себе они очень «заманчивы», но только при условии, «если мы могли бы выпрыгнуть из одних условий в другие». Вернее всего, убеждал он, положиться на господа бога: «он откроет нам то, что он хотел бы, чтобы мы совершили». И как бы Кромвель ни желал теперь слыть в армии роялистом, он все еще не мыслил иного пути к миру, чем соглашение парламента с королем, достигнутое усилиями грандов, т. е. им и его окружением.