Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Но настоящее мародерство со всеми вытекающими из него последствиями для дисциплины и духа войска началось в Москве. Солдаты говорили, «что теперь настало время отдохнуть и вознаградить себя за все пережитые лишения. Теперь стало уже немыслимо поддерживать порядок». «В этом до сих пор так прекрасно дисциплинированном войске, – продолжает Брандт, – беспорядок дошел до того, что даже патрули украдкой покидали свои посты»[868]. Разгул солдатского грабежа, без сомнения, стал одной из важных причин великого московского пожара. «…Везде, где мы проходим, мы сжигаем страну, – написал домой 27 сентября солдат 21-го линейного полка Филиберт Пулашо, – войдя в Москву, мы сожгли этот старый город…»[869] Командование тщетно, даже спустя две недели после вхождения в Москву, пыталось прекратить грабежи. В приказе на день 29 сентября Бертье беспомощно пытался заставить командиров корпусов удерживать солдат в пределах частей их квартирования. «Солдаты, в отношении которых будет доказано, что они продолжают грабеж, будут преданы, начиная с завтрашнего дня, т. е. с 30 сентября, воинским комиссиям и осуждены по строгости законов», – гласил приказ

[870]. Но остановить внутренний развал армии было уже невозможно. Эпидемия грабежей и торговли ворованным захватила и гвардию. Армейцы стали называть теперь гвардейцев не иначе как «московскими купцами» или «московскими евреями»[871]. Организм Великой армии стал интенсивно распадаться.

2.5.2. Марши

Тяжелая ситуация с продовольствием, которая, в свою очередь, способствовала массовому мародерству, была не единственным фактором, подорвавшим физические и моральные силы наполеоновского солдата. Необычайно изматывающими оказались марши. «Войска больше убивают маршами, усталостью, нежели оружием врага», – так выразился в письме, отправленном жене из Москвы, начальник штаба 4-го армейского корпуса генерал А.-Ш. Гильемино[872].

В идеале марш представлял собою следующее. Он начинался в 5–6 утра и заканчивался к полудню, когда войска проходили определенную дистанцию (в среднем по 30 км). Расчет обычно исходил из того, что пехотинец делал 76 шагов в минуту с 5-минутными перерывами в конце каждого часа. При движении разных родов войск в параллельных колоннах кавалерия, которая поднимала много пыли, обычно шла с подветренной стороны. Артиллерию с тактической точки зрения командование старалось располагать справа от дороги. Каждая дивизия (если двигалось меньшее соединение, то оно тоже) высылала за несколько часов до начала марша передовую партию, состоявшую из фурьеров и адъютанта. Она заранее определяла место биваков. Отставшие во время марша солдаты собирались потом в небольшие депо вдоль коммуникационной линии. Там их сбивали во временные подразделения и отправляли вслед за их частями. Но даже марш, проведенный в идеальных условиях, требовал большого искусства и напряжения физических и нравственных сил его участников[873].

Но каково было делать марши в условиях военных действий, да еще в России! Часто на очень длительные расстояния, без должного продовольственного и прочего обеспечения, нередко по дурным дорогам, в зной или под проливным дождем. Особенно часто вспоминали участники кампании марш на Смоленск, который проходил под раскаленным солнцем. По дорогам стояла такая страшная пыль, что не видно было в нескольких шагах. Люди задыхались от пыли и, испытывая острую нехватку воды, клали в рот листья березы, чтобы хоть как-то облегчить жажду. «Пыль эта была так густа, что ее, казалось, можно было резать ножом», – писал Брандт[874]. «Но самое неприятное для нас было то, – писал в те дни Лоссберг, – что правее и левее нас по широкой дороге шли части всех родов войск и повозки. Хотя от полка, еще до прибытия на бивак, были высланы квартирьеры и отряды фуражиров… но все же солдатам пришлось поздно ложиться спать, так как вода была найдена в расстоянии около 1 1/2 часа»[875]. Такого рода марши заканчивались для многих солдат плачевно. Каждый день были слышны выстрелы по сторонам дороги. «Докладывали, – вспоминал лейтенант Зуков, – что это кирасир, гусар или пехотинец, француз или союзник, который только что застрелился»[876]

. «В течение сегодняшнего дня, – докладывал генерал Делаборд, командир дивизии Молодой гвардии, 30 июня, – 3 тиральера и 6 вольтижеров остались мертвыми по дороге»[877]. Даже лучшие части и соединения приходили в расстройство от таких маршей. Так, в конце июля возле Орши солдаты лучшего из армейских 1-го корпуса Даву передвигались без строя, малыми группами, многие на лошадях верхом или на русских телегах[878].