Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Военная история стремительно теряет традиционный образ науки, занимающейся исключительно описанием того, как планировались и осуществлялись военные операции. Тяжелый опыт ХХ в. заставил историков осознать, сколь значительную роль в жизни человека и человечества играла война, ломавшая, казалось, еще прочные социальные, государственные и психологические структуры и открывавшая путь для появления нового или, наоборот, возвращения старого. Однако главное, что отличает современное понимание предмета и объекта военно-исторического знания от того, что было еще 20–25 лет назад, – это выход на передний план в постижении прошлого живых людей, нередко рядовых участников событий. Появилось своего рода «человеческое измерение» войны, призванное описать, а то и постичь смысл жизни, страданий и смерти человека.

Особой популярностью стали пользоваться в нашей стране в последнее время военно-психологические и военно-социологические исследования, обращенные к «человеку с ружьем» в прошлом. Чрезвычайно интересны и эксперименты, предпринимавшиеся в 80 –90-е гг. ХХ в. французскими историками при обращении к военной тематике в русле ныне уже знаменитого течения «мест памяти». Наконец, следует вспомнить и о том, что плодотворные изыскания в русле современной микроистории также оказались теснейшим образом связанными с военно-исторической тематикой. Особенно примечательно, что К. Гинзбург, основатель итальянской микроистории, был подвигнут к поискам новых методов в историописании тем впечатлением, которое он испытал при соприкосновении с грандиозной эпопеей Л. Н. Толстого «Война и мир»! Вполне естественно, что теперь, в начале XXI в., казалось бы, много раз исследованные темы и сюжеты, как, например, война 1812 г., неизбежно должны предстать перед историком в новом свете, демонстрируя неизбывный закон вечного «переписывания истории».

Война 1812 г. все более начинает видеться как факт столкновения разных культур, разных базовых ценностей. Проходя через горнило «русской кампании», народы Европы обретали чувство национальной идентичности, национально-законченные ценностные системы, национально-ориентированный набор чувств, эмоций, желаний, физиологических и ментальных реакций. При этом действовал и обратный механизм: представления о событиях 1812 г., став национально-ориентированными, тоже, в свою очередь, начинали подвергать заметной деформации образы прошлого. Наряду с тем, что «русская кампания» усилила, по крайней мере на 100–150 лет, тенденцию к развитию национально-государственной идентичности ряда европейских народов (особенно русских, немцев, поляков и французов), не переставала работать и вторая тенденция – на формирование единой западноевропейской целостности. Война 1812 г., как некий ориентир из прошлого, стала определять общие пространственные (Европа – Западная Европа – Россия; пространство европейское – пространство русское и т. д.), природные и ландшафтные (европейская природа – русская природа – русская зима – русский мороз), моральные (жестокость – человечность; цивилизация – варварство и т. д.) и другие понятия западноевропейцев. Французы, поляки, иногда – немцы и итальянцы стали апеллировать в разные моменты своей истории XIX–XX, а то и XXI в. к памяти о совместно пролитой крови в борьбе против «русских варваров». Сам способ войны, избранный «русскими дикарями» в 1812 г., стал традиционно противопоставляться явно идеализированному образу «гуманной» войны западноевропейцев. Даже русское пространство и русское время после войны 1812 г. стали восприниматься европейцам как враждебные.

Особое место в череде событий 1812 г., повлиявших на историю и природу европейских народов, занимает Бородинское сражение. Именно Бородино стало центральным местом памяти многих наций, истоком тех символов, с помощью которых реализуется самосознание народа и народов, и происходит своеобразная трансляция этого символического капитала во времени. Обратившись к памяти русских о Бородине через образ Другого, к памяти французов, немцев и поляков, мы увидели, что в течение 200-летней истории для сохранения этой памяти ими был использован целый арсенал различных мнемотехник – эмоциональная память, словесно-логическая память, образная память, операция сравнения, – в результате чего почти неизменно происходило формирование и развитие мифа.