Великие судьбы русской поэзии: XIX век

Как известно, Карамзин своего повествования до этой поры не дотянул, не успел. Пришлось Александру Сергеевичу обложиться немалым количеством первоисточников, принадлежавших теперь уже другим авторам. Вот их неполный перечень: «История Малой России» Бантыша-Каменского, «Деяния Петра Великого» Голикова, «Военная история походов россиян в XVIII столетии» Бутурлина, труды Вольтера «История Карла XII» и «История России при Петре Великом». Заметим, что, чем шире спектр исторических исследований, взятых за основу, тем свободнее в своём выборе поэт.

Однако источники источниками, подготовка подготовкой, но усадила Пушкина за написание «Полтавы» всё та же непогода. Такое с ним случалось нередко. При его живом и непоседливом характере именно непогода была наиболее подходящим творческим катализатором. А когда уже пошло, когда расписалось, тогда уж какое солнышко не сияй – не то что со двора, но и от бумажек своих, по всей комнате раскиданных, не отойти. Писал, и писал, и писал… Впрочем, по временам ел что-то, поглощая пищу почти машинально. Иногда спал, но и во сне работа не прекращалась. Поэма не отпускала и во сне. Вскакивая с постели, торопливо записывал стихи, пригрезившиеся ночью.

Ну, а публика, которая и ела в своё удовольствие, и спала в охотку, была ли готова оценить этот плод его высоких вдохновений? Конечно же, нет! Напрасно Александр Сергеевич ожидал читательского одобрения своей новой работы, разумной критической подсказки. Недоумённое молчание публики и растерянность в стане литературных соратников. Ну а тупоголовая брань записных журнальных рецензентов вызывала только обиду и раздражение.

До этой поры Пушкин ещё надеялся быть услышанным и вступал в поэтические диалоги то с книгопродавцем, то с толпой. Но уже тогда чувствовалось нарастающее отчуждение. Если «Разговор книгопродавца с поэтом» Александр Сергеевич заканчивает репликой поэта, угодливо переходящего на прозу: «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся», то в стихотворении «Поэт и толпа» он уже предпочитает оборвать пустые пререкания с людьми, не способными его понять:

Подите прочь – какое дело

Поэту мирному до вас!В разврате каменейте смело:Не оживит вас лиры глас!

Понимал ли царь, доходило ли до его вельмож, что и они из этой толпы? Вероятнее всего, да – понимал, доходило. Поэтому, наверное, и ненавидели они Пушкина люто. Что же касается поэта: распростившись с толпой, он уже более не заводил с нею философских бесед и в дальнейшем обращался только к себе подобным.

ПОЭТУ

сонет

Поэт! не дорожи любовию народной.Восторженных похвал пройдёт минутный шум;Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободнойИди, куда влечёт тебя свободный ум,Усовершенствуя плоды любимых дум,Не требуя наград за подвиг благородный.Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

Ты им доволен ли, взыскательный художник?Доволен? Так пускай толпа его бранитИ плюет на алтарь, где твой огонь горит,И в детской резвости колеблет твой треножник.

Впрочем, ему предстояло разочароваться и в своих коллегах. В самый трудный момент его жизни они тоже окажутся и глухи, и непонятливы. Более того, обнаружится, что и сам Александр Сергеевич не слишком чувствителен к наставлениям своего гения. Будет и так, что, услышав «суд глупца и смех толпы холодной», он, к сожалению, не останется «твёрд, спокоен и угрюм». Но это – позже. А покамест поэт изнывал в мучительном ожидании согласия на брак с Натальей Николаевной Гончаровой. Далее помолвки дело никак не шло.

1830 год начинался несчастливо. Мать его прелестнейшей невесты вдруг заявила, что они бедны, и потребовала, чтобы поэт, если желает жениться на её дочери, обеспечил приданое. При этом была названа сумма в 10 тысяч рублей. Пушкин, увы, не располагавший такими деньгами, пришёл в совершеннейшее уныние. И даже подал властям прошение, чтобы ему разрешили ухать в Италию, или во Францию, или хотя бы в Китай. Отказали. А чтобы и не мечтал о заграничных вояжах, Александру Сергеевичу вдобавок ещё и выговор сделали за самовольную отлучку в Арзрум.